– Вот теперь хорошо… – глядя на листок, улыбнулась она.
Арман еле дышал. Надеясь, что она ничего не заметила, он отвернулся к окну. Там, среди яблоневого цвета, прогуливался Клод – сам как круглое крепкое яблоко в новом дублете из золотистого шелка.
– Не буду вам мешать, – поклонившись, епископ Люсонский спасся бегством и присоединился к другу.
– Арман… Арман… – горячий исступленный шепот. Горячие тугие губы. Над ним склоняется Мари. Плечи блестят в вырезе сорочки, он дергает завязки, и тонкая ткань сползает, обнажая полную грудь с торчащими сосками. Он хватает Мари за пушистый затылок и тянет на себя.
– Арман… – стонет она. Глаза закрыты, губы раскрываются, словно розовый бутон, встречая его хищное прикосновение – он готов мять, терзать, кусать этот свежий рот, в попытке утолить неистовую жажду.
Ее рубашка мешает ему – он одновременно тянет ее вниз одной рукой и задирает вверх – другой. Складки прячут горячее гладкое тело, льнущее к нему в неподдельном желании – да пропади все пропадом! – он сдирает ее рубашку через голову, отбрасывает – и она предстает пред ним в таком изумительном совершенстве, что он откидывается обратно на подушки, чтобы насладиться зрелищем.
Налитые плечи, тяжелые груди, крутой изгиб бедер, узкий пах, светлая поросль на лобке, нежные узкие колени… Невероятная, совершенная красота – полная желания соединиться с ним.
Он забирает в ладонь ее грудь, словно взвешивая, приникает губами к соску. Она жадно запускает руки в его волосы, лаская и перебирая пряди – отдергиваясь, словно от ожога, задев тонзуру.
Это что-то значит – что-то важное, но он не помнит, что.
Зато помнит, как надо вести губами по гладкому плечу, прикусывать сосок, переворачивая и подминая ее под себя, как целовать кудрявый холмик, ощущая под губами ароматную влагу, как искать пальцами вход в ее лоно – мокрое, горячее, готовое его принять – как, слегка сжав у основания каменно твердое орудие, соединиться с нею. Уста к устам, срам к сраму.
Легкие, нежные толчки, от которых она стонет, выгибая спину и неистово его целуя, сменяются быстрыми, резкими, глубокими – ее шелковистое нутро сжимается и пульсирует, ввергая его в ликование, в экстаз, в высшую степень восторга, в сладчайшее из содроганий…
Арман вскакивает в постели – сердце бьется, как колокол. Тело ликует. Сорочка мокра спереди, сырое пятно еще теплое. Он со стоном падает обратно, несколько минут изучает красный шерстяной балдахин над кроватью. Этого следовало ожидать.
Женщины… Прав отец Жозеф – неупрятанная в монастырь женщина суть дикое животное, внушающая ужас загадка. Как же он слаб! Одно-единственное прикосновение разрушило оборону, которую он выстраивал восемь лет.