Вот и колокольня – отец Флавиньи писал, что собор восстановили, и башня, впервые за сорок лет вернувшая прежний рост, виднелась теперь уже от Фонтене. Вскоре карета подкатила к Люсону, минуя последние островки дубравы – прошлогодние желуди толстым слоем устилали землю, выкатывались под колеса, хрустя гнилыми скорлупками.
Его удел отныне – болота, и никто не будет сожалеть, если Арман дю Плесси сгинет в трясине.
На сей раз он не удостоил прихожан проповеди, лишь наскоро благословил детей, выставленных вперед на тесной площади перед епископским дворцом. Нетерпеливо выслушал доклады каноников: семинария готовится к первому выпуску, ежегодный синод, как обычно, соберет всех окрестных священников в день Святого Луки, больница капуцинов требует новое помещение, число новообращенных гугенотов упало до ничтожных значений, а место умершего на Крещение отца Шелю занял Поль Ларошпозье.
Только последнее сообщение вызвало у епископа проблеск интереса. Отдав распоряжение заниматься своими делами и не беспокоить, он сделал исключение лишь для Ларошпозье, а сам поскорей выпроводил каноников и улегся спать.
Ночью Арман проснулся от невыносимого неудобства. Откуда в стылой сырой спальне этот совершенно неуместный густой розовый аромат? Ах да – отказавшись от помощи Дебурне, он швырнул сутану на стул близ изголовья, и письмо королевы отравило его сны.
Нашарив комнатные туфли, он встал с постели и вышел наружу, в клуатр. Дождь стучал по камню – отчетливо, словно забивая гвозди в крышку гроба. Неудобство не проходило, наоборот – в ночи, напоенной запахами цветущего дягиля, камыша и прочей болотной флоры, рокотом лягушек и жаб, криками ночных птиц – он не находил себе места, изводясь напрасным желанием.
Он даже заскулил от стыда – не торчать же ему до утра на галерее? Горгулья ехидно подмигнула со стены и плюнула в него струйкой дождевой воды.
Дебурне нашел хозяина стоящим по щиколотку в глине – покинув галерею, он ежился под водопадом, извергаемым горгульей, с таким же, как и у нее, ехидно-мученическим выражением лица.
Слуга не стал ничего говорить, лишь перебросил из руки в руку шерстяной плащ и вздохнул.
Вполне предсказуемо ночное общение с горгульями принесло свои плоды – епископ слег в горячке на несколько недель.
Дождь лил весь июнь, весь июль и с упорством, достойным лучшего применения, продолжал и в августе повышать уровень ординара Люсонского диоцеза. Арман мыкался во дворце затворником, словно брезгуя ступать на раскисшую глину. «Поджимается, точно кошка», – непрошеная мысль мелькнула в голове у Дебурне, идущего с очередным ворохом почты.