– Слишком много змей… – виновато ответил Арман.
Королева не подвела: с чувством заверив сына в любви и преданности, она под конец разрыдалась и прижала его к пышной груди. Завершив воссоединение быстрым клевком в губы, она сочла миссию выполненной. Людовик выглядел потрясенным, ломким голосом подтвердил, что в провинции Анжу матушка может быть хозяйкой, а герцог Эпернон – губернатором, скопом помиловал всех заговорщиков и даже заявил, что вернет матери «все права времен регентства».
Лишь Люсону он не дал и не пообещал ничего, и вообще избегал на него смотреть.
Не то чтобы Арман этого жаждал, скорее, ему тягостно было видеть короля – язвило напоминание о собственной глупости.
За это время Людовик раздался в плечах и отпустил усы – верхнюю губу словно присыпало оторванными мушиными лапками. В конце аудиенции король все же поглядел на епископа. Словно на муху без крыльев: и жалко, и противно, и страшно – а что если это не муха, а оса, прикрывшая сутаной яркие полоски? Епископ Люсонский казался сущим ангелом (правда, в очередной раз падшим), но король подозревал, что тот скрывает ядовитое жало – смертоносное, как дамасская сталь, как ни кутай лезвие в шелка.
Люинь словно полинял и стал ниже ростом. Не им ли закусывала змея на гербе Монбазонов? И кто будет ее следующей жертвой?
– Мой епископ… – королева повисла у Армана на руке, едва за ними закрылась дверь. – Как все хорошо закончилось: Анжу – богатейшая провинция! Мы будем там счастливы!
– Я бы предпочел Нант, ваше величество, – вполголоса возразил Арман. – Я бы укрепил этот порт и приобрел контроль над всем побережьем.
– Мой сын боится, что мы сбежим в Англию, – усмехнулась королева, сильнее прижимая к боку локоть епископа. – Он никогда бы не согласился отдать мне Нант.
– Или Амбуаз, – не сдавался Арман. – Амбуаз и гарнизон в Пон-де-Се – это контроль над Луарой.
– Узнал крестьянин, каков на вкус сыр с грушами, – королева начала сердиться. – Вы собрались воевать с моим сыном? Я полагаю, вы с блеском выполнили свою миссию. Его величество вами доволен.
Доволен… Арман подавил дрожь, вспомнив единственный взгляд, которым удостоил его Людовик – словно ледяной кол ударил в грудь, сбил дыхание, сжал тисками сердце.
Епископ Люсонский с горечью осознал, что вряд ли когда-нибудь сможет заслужить расположение короля – слишком уж явственно их друг от друга воротило.
Так что Мария Медичи – какая уж есть – оставалась его единственной опорой.
Если Людовик обещал вернуть королеву-мать в Совет – он это сделает. Слово у него не расходилось с делом – эту неприятную особенность его характера успели оценить многие.