То ли так действовала на нее весна, то ли запах пороха, то ли взгляды солдат – в лагере женщин по пальцам перечесть, и любая становится объектом пристального внимания – хоть старая, хоть кривая-косая. Хоть королева.
Даже Люинь поглядывал на нее, словно залив в глаза по ложке оливкового масла – чем изумлял Людовика.
Что говорить об Армане! Он вновь перестал носить сутану, и при виде его статной фигуры со шпагой на боку Мария чувствовала, как намокают юбки – ей хотелось его постоянно. Он отвечал ей взаимностью – узкие штаны ничего не скрывали, начиная трещать по швам, стоило ей даже не коснуться – просто игриво посмотреть на любовника.
Людовик ходил довольный – осада успешно близилась к концу, Люинь еще больше раздувался от спеси, а королева с Люсоном наслаждались жизнью, стараясь поменьше попадаться на глаза королю и коннетаблю.
– Ваше преосвященство, проснитесь! Мсье Арман! – Дебурне тряс хозяина из всех сил. – Вставайте!
– Что… что случилось? – Арман рывком сел на кровати – камердинер выглядел не на шутку испуганным.
– Пришел врач ее величества… – Дебурне говорил уже в спину хозяина – тот вскочил и запрыгал на одной ноге, натягивая штаны.
Ловя непослушными пальцами петли, Арман выскочил из шатра и обнаружил у входа лекаря королевы, мэтра Вотье. Холод забрался под одежду. Мутный рассветный сумрак не скрывал бледность и испуг доктора.
– Ваше преосвященство, ее величество хотела, чтобы вы пришли… – Арман мог бы прозакладывать свою епархию, если тон врача не был виноватым.
– Что случилось, дьявол вас раздери?! – от тихого рычания Армана доктор втянул голову в плечи – откуда-то вылезли словечки времен военной академии, ну да и чума с ними. – Что с ней?
– Ее величество сама вам скажет… – они почти бежали, песок визжал под их торопливыми шагами. Вот и домик приора.
Внутри – густой запах крови. Господи! Что тут произошло?! Гугеноты совершили ночную вылазку? Взорвался патрон в мушкетном стволе? Что?
– Арман… – стон с кровати. Он торопливо отдергивает полог.
Голова королевы утопает в подушке – слишком маленькая, бледная, без вечного кирпичного румянца. Глаза обведены коричневыми кругами, губы опухшие, бескровные.
– Арман… – ее рука ползет по покрывалу, он накрывает ее своей.
– Что с вами, господи боже мой?.. – он кидается на колени перед кроватью, стискивая ее руку. – Скажет мне кто-нибудь наконец?
Из угла слышен задушенный всхлип – мадам Гершвиль прячет лицо в платок.
– Мой милый… – тихо, но ясно говорит королева. – Это… это был ребенок…
По ее щеке ползет слезинка. Он чувствует, как превратился в соляной столп. Ужас. Облегчение. Постыдная радость. Был,