Она зажмурилась, не чувствуя слез, брызнувших из-под век, и лишь раздосадованно мотнула головой, когда влага на ресницах помешала ей как следует разглядеть небольшую сухощавую фигуру короля.
Его величество с непокрытой головой шел за ковчегом, кивая в такт пению и осеняя себя крестным знамением. Опустив руку, он оглядел площадь – взглядом совершенно особенным, как отметила Инес. Дыхание перехватило – взор Генриха упал на нее.
«Грешишь? Ну-ну, каяться не забывай», – словно прочла она за крошечное мгновение на этом красивом немолодом лице, главной особенностью которого было необыкновенно живое выражение.
Инес подумала, что король замечал словно в сто раз больше других и относился к увиденному добродушно и с юмором, приправленным хорошей долей фатализма.
Она не удивилась, когда люди закричали: «Да здравствует король!», и сама присоединила свой голос к общему хору. Генрих залихватски подкрутил рыжеватые усы, подбоченился и притопнул ногой в спущенном чулке.
Следом за королем толстоногие кони медленным шагом влекли открытую повозку, на которой Инес разглядела королеву Марию и придворных дам в сверкающих золотым шитьем нарядах. Одна из фрейлин подняла глазастого пухлого ребенка в голубом платьице и показала народу.
– Дофин Людовик! – загомонили в толпе, толкая друг друга локтями. – Ишь, повезли, не пожалели, ребенку недавно только годик стукнул…
– А до чего крупный – как будто ему два!
– Пухленький какой. Не плачет ведь. Понимает. Храни его Господь.
– Красавчик! И в кого ж он такой темненький?
– Да здравствует дофин! – истошно закричал какой-то мастеровой рядом с Инес, и его высокий голос привлек внимание королевы.
Величественно улыбнувшись, молодая белолицая королева, держа очень прямо голову и шею, обрамленную стоячим кружевным воротником, поглядела в сторону ратуши. Как показалось Инес, королева заметила Армана и внимательно осмотрела.
Потом цепкие голубые глаза мельком задержались на Инес, и она могла бы поклясться, что следующий взгляд, кинутый королевой в спину супругу, был исполнен чего угодно, только не любви.
– Да здравствует король! – провожаемая криками процессия покинула площадь, сворачивая к Лувру, а на помост в центре взошел судья из Пти-Шатле – в парадной мантии и цепью на шее. Он сообщил, что приговоренный к одному дню и одной ночи нахождения у позорного столба ростовщик благодаря заступничеству Святой Женевьевы будет помилован немедленно, отстояв только четверть срока.
Прикованный к столбу цепью с железным ошейником ростовщик – плотный чернобородый мужчина с нависшими бровями – кивнул головой и задрал подбородок, чтобы штатный палач Пти-Шатле освободил его от железа.