Космология Эроса (Клагес) - страница 12

Сам же Стефан Георге не предпринял ни одной сколько-нибудь заметной попытки опровергнуть эти слухи. Казалось, что они льстили ему. Однако не все слухи были пустыми домыслами. Действительно, кружок Стефан Георге являл собой разновидность мистического культа, а ученики поэта приносили подобие клятвы. Попав в кружок, все его члены обращались к Георге не иначе как «мастер». Сам мастер был вправе вмешиваться в личную жизнь любого из своих учеников. Решения были окончательными и обсуждению не подлежали. Детали этого культа так и остались невыясненными, так как все ученики обязались хранить основы их учения в тайне. Сохранилось лишь несколько небольших описаний практиковавшихся ритуалов. В основу их было положено чтение поэзии мастера. Вся эта церемония сопровождалась воскурением ладана. Георге сидел во главе длинного стола. Ученики по очереди читали его поэмы. На этом сходство с тайным обществом не заканчивалось. Чтобы попасть в кружок Георге, надо было пройти сложную процедуру. Вначале надо было сочинить достойное стихотворение или поэму, и только если это произведение понравится мастеру, желавший стать учеником проходил обряд инициации. Все члены кружка Георге получали новые, ритуальные имена.

Но вернемся к кружку мюнхенских космистов . Если говорить о политических предпочтениях космистов в целом, то Клагес описывали их так, ссылаясь прежде всего на Альфреда Шулера: «... он не был ни радикальным противником марксизма, ни противником имущих; он только хотел правильно употребить деньги последних. Он не ощущал никогда какой-то бедности и появлялся в обществе с естественной честью мужчины, который, кажется, не знал ничего о будничных трудностях». Но, тем не менее, у Шулера была формула, данная молодому рабочему, которая не лишена определенного революционного потенциала: «Советую ли я повышать заработную плату? Сокращать рабочий день? Лучше уж фабрики, охваченные огнем!»

«Весенний прилив любовной страсти», — так многие годы спустя Людвиг Клагес охарактеризовал свою встречу с увлеченной мистикой писательницей графиней Франциской фон Ревентлов. Их отношения находились на пике как раз тогда, когда по «телу» кружка космистов пролегли очевидные трещины. Эта любовь стала для Клагеса трагическим событием хотя бы потому, что окончание отношений привело его к мысли о невозможности возрождения язычества (на что молодой философ в 1901 году еще очень сильно наделся). Любовь и язычество «оба являются обманом». И именно из этих отношений он вынес свои взгляды на любовь, которые были изложены в первой главе «Космогонического Эроса». В итоге его страсть оказалась устремленной не к конкретному человеку, а к прозрению, который этот человек может даровать. В те дни графиня записала в своем дневнике: «Клагес говорит, что в языческой традиции— любить не человека, а любовь, которая ищет посредника». Сам же Клагес почти в тот же самый момент написал следующие слова: «Человек становится прекрасным в той мере, в которой он сопричастен вечной и всеобщей душе. Красота всегда является демонической вещью, равно как и поклонение богам». Клагес видел в своей спутнице «простейшую душу», но при этом назвал ее «языческой святой» и даже «вращающей свастику». Отношения не были просто любовным романом, он пытался использовать эту связь для провоцирования общих видений или же переживания общих эмоций (тема, которая будет одной из центральных при исследовании Эроса). Франциска фон Ревентлов , конечно же, считала Людвига Клагеса удивительным человеком, что подтвердила своей фразой: «Ты — единственный, кто умеет летать». Отношения развиваются, и в мае 1902 года графиня назначает Людвига опекуном своего маленького сына. Клагес тут же начинает рассказывать малышу о древних временах и старых богах. Впрочем, именно на этой стадии все и остановилось. У этих двух людей были слишком разные воззрения на окружающую их действительность. Попытка сделать графиню предметом созерцания не сопровождалась простыми человеческими радостями. В итоге Франциска решила, что не сможет быть центром мироздания для философа. Подобная неудача навела Людвига на ряд мыслей, в частности, что любовь является чем-то большим, нежели все привыкли считать. В те дни он записал мысль, которую затем развил и возвысил до философской концепции: «Истинный внутренний мир человека раскрывается через любовь, поскольку внутри нас заложен первообраз». Первообраз (или, иными словами, архетип) личности — это не сама личность, но то, что может развиться через разочарование любви, когда архетип приходит в несогласие со своим носителем. Едва ли может быть случайным, что как раз в момент расставания с Франциской фон Ревентлов Клагес предпринимает первую попытку придать своим воззрениям характер некой системы и изложить их в форме книги. Так возникают строки: «Мы стараемся запечатлеть в образе все возможное, что восхищает память человечества на протяжении многих поколений, возможно, даже навсегда». В этой части нашего рассказа нужно подчеркнуть, что, в отличие от спокойного и флегматичного Альфреда Шулера, Людвиг Клагес был весьма «неуемным творцом». Свою работу он видел не в волевом решении, а в стремлении выйти за пределы личностного, сугубо человеческого восприятия.