***
Касфикис отыскался на следующий день. Его нашли на берегу Дона с пробитой пулею головой и связанными за спиной руками.
Консул Анастасиди, облачившись в свой парадный мундир со шпагой и надев треуголку, немедленно поехал к градоначальнику. Страшная, неожиданная смерть Касфикиса взволновала греческую колонию. Сопровождаемый настоятелем церкви и подручным убитого купца, консул вошел в приемную Грекова, в которой уже толпились люди. Посреди приемной с поднятой кверху рукой стоял Греков, не то распекая кого-то, не то читая отеческое назидание. Разномастная толпа молча слушала его. В углу, прижав платок к глазам, всхлипывала бедно одетая женщина. Девочка лет четырех сидела у нее на коленях.
— Вот вы жалуетесь на спекулянтов… на купцов, на торгашей, говоря, что они ежедневно повышают цены на продукты. Знаю я все это… правильны ваши жалобы, но, господа, господа! — Греков вздохнул и выше поднял руку. — В наши трудные дни надо жить по писанию, так, как заповедано нам богом… Блаженны алчущие и жаждущие… блаженны кроткие, ибо… — палец градоначальника заходил над головой, — они насытятся. Вот как сказано господом богом. А этим стервецам купчишкам я хвосты еще подкручу, — не меняя тона, пообещал Греков, — я им, сукиным детям, покажу, как грабить честных горожан! Всё! — закончил он, поворачиваясь спиной к слушавшим его людям. По-видимому, это была делегация от обывателей Ростова. — Чйчэ плачешь, кто обидел, рассказывай все, как родному отцу. Ну! — поворачиваясь к плакавшей женщине, сказал Греков.
Женщина вскочила с места и, опускаясь на колени перед градоначальником, всхлипывая, заговорила:
— Ваше превосходительство, будьте отцом милостивым, мужа у меня забрали… помогите… вся надежда на вас осталась.
Девочка, глядя на мать, тоже заплакала, прижимаясь всем тельцем к ней.
— Кто забрал? Кого забрали? Зачем?
— Му-у-у-жа моего… слесаря из депо… Гаврюшина Степана… вот ее отца. Явите божескую милость, ваше превосходительство, не губите девочку, не делайте сирото-о-ой! — Голос плачущей оборвался и перешел в вопль.
Греков поморщился и недовольным тоном сказал:
— А ты не вой, не вой! Здесь не базар. За что забрали-то?
— Го-во-рят, большеви-ик… — глотая слезы, сказала женщина. — Го-осподи, какой он большевик… тихий такой, смирный, всего три месяца, как из плена германского пришел, а тут его опя-ать…
— Тихие-то всегда самой сволочью бывают… Ну ладно, зайди через неделю, разберусь. Только, матушка, заранее говорю: если большевик или какой-нибудь там политический, не помилую, да и сама не ходи — выпорю.