Но человек презрительно взглянул на него с козел и спокойно сказал:
— Нет… ви не может мене взят.
— Не могу? — иронически протянул Греков. — Это почему же? Что ты такая за цаца?
— Я не есть цаца. Я не есть русски поддани, я Ганс Кемпе, лакэй герр полковник Кресс фон Крессенштейн, — поджимая губы и в свою очередь вызывающе глядя на Грекова, сказал человек в штатском.
— Кого? Кога? — переспросил градоначальник.
— Германски полковник Крес фон Крессенштейн. Зо!
— Это начальник штаба той дивизии, что сегодня в пять часов прибывает в Ростов, — почтительно сказал адъютант.
— А-а-а! А это что, его вещи? — неизвестно для чего спросил Греков.
— Да! Его веш.
— Проезжай, будь ты проклят! — махнул рукой градоначальник, переходя улочку и слыша позади «смех солдата.
***
Со стороны Таганрога шел пассажирский поезд с прицепленными к нему товарными вагонами. Из полуоткрытых дверей смотрели немецкие солдаты в мышиного цвета шинелях и касках с ярко начищенными медными императорскими орлами. Это ехал штаб семнадцатой пехотной дивизии. Полубатальон баварской пехоты с десятью пулеметами и тремя пушками, поставленными на платформы, охранял его.
Начальник штаба дивизии полковник Кресс фон Крессенштейн сидел у окна мягкого вагона и, попыхивая папиросой, молча слушал своего комдива генерала фон Отта. Генерал был весь напичкан воспоминаниями о колониальной германской Африке, где он провел почти половину своей военной службы. Призванный из запаса, он только недавно получил наконец второочередную пехотную дивизию и очень был недоволен тем, что его направили на восточный, русский фронт.
— Со стороны главного штаба это просто свинство — посылать сюда, против жалких, несчастных мужиков, вооруженных черт знает чем! И для чего? Зачем следует держать в России так много войск?
— Надо бы побольше, ваше превосходительство! — сказал полковник.
На остановке полковник распорядился уведомить Ростов о том, что немецкое командование дивизии через два часа будет в городе.
Генерал уже дремал на своей койке, прикрыв лицо цветным шелковым платком. В соседнем купе молодые офицеры что-то вполголоса рассказывали друг другу, изредка приглушенно смеясь. Из теплушек доносилась песня солдат. Полковник прислушался. Это была старая военная песня «Анна-Мари», которую он сам не раз распевал юнкером мюнхенского пехотного училища.
На девятнадцатой версте от станции поезд сильно тряхнуло.
Мастик, на который вкатились колеса паровоза, рухнул, из-под взлетевших камней и обломков медленно поднялся к небу крутящийся, дымный, весь в пламени, вихрь. На упавший паровоз со звоном и лязгом налетали и валились вагоны. Состав оборвался. Две теплушки с солдатами скатились с насыпи вниз. Три передних пассажирских вагона были смяты и расщеплены силой налетевших сзади теплушек. Пушки, выброшенные толчком с платформы, валялись под насыпью. Из-под груды обломков неслись вопли, стоны, хрипы людей. Разлившийся мазут горел. Вдоль путей без оружия, что-то крича, бежали охваченные паникой солдаты. Несколько человек, сохранившие спокойствие, вытаскивали из-под обломков окровавленных, стонавших людей. Лейтенант с рассеченной щекой и сочившейся по лицу кровью бегал возле опрокинувшегося, полураздавленного штабного вагона и кричал: