По городу были расклеены афиши, извещавшие о том, что «12-го сего ноября в городском театре для войск е. в. германского императора силами, всей труппы будет поставлена опера Рихарда Вагнера «Лоэнгрин». В означенный день билеты продаваться не будут, о чем администрация театра заранее предупреждает господ горожан».
Восьмого и девятого ноября в фойе и на сцене зала шли репетиции. Артисты и оркестр без отдыха разучивали и повторяли отдельные места оперы. Две костюмерши, плотники, художники и реквизиторы с утра до ночи не покладая рук работали в театре, готовя костюмы, сцены и декорации. Красный, взлохмаченный режиссер ругался с антрепренером и администратором, все время подгонявшими его.
***
Десятого ноября вечером Греков вызвал по телефону к себе Икаева, находившегося у Раевской.
— Очень необходим мой приезд? — спросил Икаев.
— Настаиваю! Категорически настаиваю на вашем немедленное приезде сюда. Вы нужны. По телефону причины сказать не могу, — ответил градоначальник.
— Хорошо, сейчас приеду. — И, вешая трубку, Икаев сказал Раевской, пожимая плечами: — Кажется, старик уже знает новость. Странно. Я задержал радиограмму. Она у меня вот здесь, — указывая на кармашек бешмета, сказал он.
— О-о! Лишь бы в городе ничего не знали. Мне, милый друг, нужно только еще полтора-два часа. За это время я спущу и немецкий военный заем и обязательства германско-украинского банка, иначе… — артистка развела руками, нервно поднимаясь из-за стола.
— Не знаю, откуда он мог узнать об этом. Разве из Новочеркасска. Но миссия и атаман сейчас, наверно, прилагают все усилия к тому, чтобы никто — ни войска, ни население не узнали об этом. Словом, вы, дорогая; действуйте. Звоните, вызывайте моим именем всех, кого нужно. Я оставляю вам четырех моих конных ординарцев, распоряжайтесь ими по-своему. — Он нежно поцеловал артистку и вышел в коридор.
Спустя минуту конские подковы забили, зацокали под окнами Раевской.
В кабинете градоначальника за столом сидел ротмистр Мантейфель. Возле него высилось пухлое «дело» на немецком языке в синеватой картонной обложке и желтый портфель. У дверей, вытянувшись во весь рост, стоял огромный баварец, в каске, с ранцем на спине и винтовкою в руках. У окна, растерянный, с лицом, покрытым красными пятнами, стоял Греков. Когда Икаев вошел в кабинет, градоначальник вздрогнул, а ротмистр Мантейфель, чуть полуобернувшись, быстро глянул на солдата. Баварец шагнул вперед, становясь у самого кресла немецкого офицера. Икаев внимательно посмотрел на своего бледного, растерянного начальника, чуть ухмыльнулся и, откинув полу черкески, опустил руку в карман. Ротмистр приподнялся в кресле. Икаев медленно достал из кармана свой знаменитый золотой портсигар и, щелкнув крышкой, очень вежливо спросил немца: