В уборную вошел какой-то сморщенный, забитого вида старикашка, в рваном, засаленном пиджаке, кривых, залатанных ботинках и несвежем, вывернутом воротничке. Он от двери низко поклонился артистке, шумно высморкался в красный клетчатый платок и, вытаскивая из кармана пучок смятой дешевой гвоздики, смиренно сказал:
— Здравствуйте, благодетельница… высокочтимая Марина Владимировна!
Раевская, наблюдавшая в зеркало за неожиданным гостем, обернулась и удивленно сказала:
— Здравствуйте! Только, простите, с кем имею удовольствие встречаться?
— О-ох! Какое там удовольствие! — горестно вздохнул старик и махнул рукой. — Что я?.. Развалина, бывший человек, беженец… А вот вы, Марина Владимировна, все хорошеете, цветете, еще даже лучше, чем в восемнадцатом году.
Раевская пристальней всматривалась в старика, но он положительно не был ей знаком.
— Не узнаете? Да что удивительного, не только что вы — родная мать и та бы не признала. А ведь мы были с вами знакомы, моя красавица, поклонником ваших талантов был. Я — Греков, помните, ростовский градоначальник, друг и приятель вашего… — старик помолчал, подумал и нашел нужное слово: — знакомого Казбулата Мисостовича Икаева.
Раевская уронила пуховку на пол и медленно поднялась со стула.
— Да, да! Я есмь. Когда-то человек и вельможа, а теперь… — и Греков снова махнул рукой, — видите, до чего большевики довели: нищ, наг, в рубище, бывает, по неделям хлеба насущного не имею. А за что? За беспредельную честность и беспорочное трудолюбие. Э-эх, да что и говорить! Вот, дорогая Марина Владимировна, что мог, чем был в силах, как старый поклонник вашего таланта, решил отметить появление здесь великой артистки… — И, отвешивая поклон, Греков протянул Раевской замызганный, смятый пучок гвоздики.
— Что вы, зачем это, совсем не надо было, — искренне, с чувством брезгливой жалости замахала руками артистка.
— Не мог. На последние копейки, но не мог иначе. Возьмите, не обижайте старика, — сказал Греков.
— Благодарю вас, — кладя цветы на столик, сказала Раевская, — но, простите, забыла ваше имя и отчество, почему же так это случилось? Ведь для меня не секрет, я, как вы, вероятно, это знали сами, была в курсе многих торговых дел и прочих полезных операций, совершенных Икаевым и вами. Ведь у вас должны были быть большие деньги…
— Дурак, дурак я всегда был, благодетельница, и за это теперь плачусь своей судьбой. Казбулат Мисостович — вот это орел был, гений, Наполеон, — поднимая над головой палец, сказал Греков. — Сколько раз говорил он мне: «Бегите скорее, бегите, пока не поздно». А я… — бывший градоначальник горестно покачал головой, — не послушался, думал — Краснов и Деникин спасут Россию. Вместо того чтобы денежки в валюте держать да за границу перевести, я, старый дурак, четыре дома себе в Ростове да хутор под Новочеркасском купил. А как большевики нажали, наши все кинули да побежали кто куда, так я, верите ли слову, в одном мундире, даже без чемодана, от Буденного еле ушел. И вот теперь перед вами… не человек, а нищий Иов. Кабы не добрые люди, погиб бы с голоду. Спасибо, есть еще такие, что помогают старику, чем могут.