— А мне это ни к чему.
— Вы должны быть представителем русской либеральной демократии и выразителем чаяний бежавшей в Севастополь прогрессивной интеллигенции. Может быть, вы — профессор, литератор. — Мой собеседник оживился. — Хотите быть литератором, представителем левого крыла литературы? Вы вообще в ней что-нибудь понимаете?
Русскую современную и классическую литературу я знал сравнительно неплохо, — все-таки гимназия, политехникум, студенческие землячества, журналы «Знание», «Пробуждение», «Альциона», «Нива», петербургские вечера в клубах, вернисажи и т. д., то есть вся моя студенческая молодость дала мне в этом отношении известные знания и лоск.
— Хорошо. Я могу сойти за столичного юриста, любителя литературы и искусств, — ответил я.
— Пусть будет, так, — ухмыльнулся мой спутник. — Я не знаю, насколько вы сильны в литературе, но в области процессуальных и уголовных кодексов, несомненно, мастак.
Мы оба рассмеялись его шутке так дружно и весело, что со стороны можно было подумать, хохочут два старых закадычных друга.
— А как вас представить этому почтенному обществу, барон? — осведомился офицер.
— Дворянин Базилевский, Евгений Александрович, русский, спасшийся из подвалов петроградской Чека. О баронстве, румынском или каком ином подданстве — ни звука. Это мне пригодится позже, когда…
— Когда? — очень живо заинтересовался офицер.
— Когда я выполню возложенную на меня господином полковником миссию и иностранные гости разъедутся по домам.
Экипаж свернул к Александровскому проспекту, и освещенное огнями здание Коммерческого клуба предстало перед нами. Фаэтон остановился, и мы вышли на блестевший под электрическими огнями асфальт.
— Господин ротмистр, заглянем на секунду в зеркало, осмотрим себя, опрыснем слегка костюм духами, — поправляя галстук, предложил я.
— Это хорошо. Джентльмен в вас угадывается во всем, — то ли искренне, то ли издевательски согласился офицер, тоже задерживаясь у зеркала.
Дежурный у входа принес пульверизатор и, вежливо улыбаясь, протянул его мне.
— Вас тут, видимо, знают все? — поднимая бровь, спросил офицер, охорашиваясь у зеркала.
— Только служащие и двое-трое из дежурных старшин, да и те в лицо… Их интересует не фамилия, а деньги и щедрость посетителя. — И, сунув швейцару доллар, я пошел дальше.
— Вы мне начинаете нравиться, Евгений Александрович! В вас действительно есть что-то от подлинно русского барина и мота, — с невольным уважением сказал офицер.
Скорее от Расплюева, — вставил я.
— От кого? Не знаю такого.
— Персонаж из пьесы Сухово-Кобылина «Свадьба Кречинского».