Он еле заметно кивнул головой и одобрительно улыбнулся. Вокруг нас уже была большая толпа переставших кружить по зале гостей. Шатилов тоже стоял возле и одними пальцами аплодировал мне.
— Браво, браво! Вы, господин…
— Базилевский, — подсказал ему Татищев.
— …Базилевский, очень верно и точно выразили то, что думает его высокопревосходительство генерал Врангель и мы, — после некоторой паузы, закончил Шатилов.
— Разрешите, господин генерал, перевести ваши слова этим господам? — предложил я.
— Прошу. Я не настолько знаю английский, — сказал генерал.
— Господа, — сначала по-французски, а затем и по-английски начал я, — господин генерал Шатилов, являющийся вторым лицом в Крыму после генерала Врангеля, просит передать вам: слова, произнесенные мною, являются программой н точкой зрения верховного командования русской Добровольческой армии в Крыму. Оно считает, что свободная Россия, которая вскоре придет на смену большевикам, будет страной разума, науки, прогресса и демократии. Поэтому ваш приезд сюда — это праздник всех сил правопорядка и гармонии между просвещенным капиталом и свободным трудом.
— Прекрасно сказано! — по-французски подтвердил Шатилов и пожал мне руку. То же сделали представители западной демократии и лейбористы парламента, восхищенные моим красноречием.
По правде говоря, я и сам понравился себе, и только профессиональное чутье и осторожность шулера взывали во мне. «Не трепись, хватит!»
Потом что-то говорил — я уже точно не помню — высокий, худой, с большим кадыком англичанин. Из всей его речи я запомнил лишь ее начало, так как дама-незнакомка стояла возле нас и с интересом смотрела на меня. Я слегка поклонился ей. Она ответила легким наклоном головы.
Затем говорили французы, кто-то из окружавших Шатилова людей, но все это было как в полусне. Я видел только лицо моей незнакомки, ее большие серые глаза.
— Господа, — донесся до меня чей-то голос, — прошу в банкетную залу… Медам и месье, господа офицеры, прошу, — высокий, темноволосый человек во фраке сделал приглашающий жест.
На хорах заиграла музыка. Мы пошли в боковую дверь.
Я еще раз уловил на себе пристальный, взгляд незнакомки.
В банкетной зале стояли длинные столы, накрытые, как любил выражаться один мой знакомый, «по первому разряду», — хрусталь графинов, высокие бокалы на тонких ножках, сверкающие ножи и вилки, белоснежные скатерти и салфетки, цветы на столиках и большие букеты посреди столов… И застывшие официанты во фраках и белых нитяных перчатках.
Возле меня очутился неизвестно откуда появившийся ротмистр. За ним стояло трое моих архаровцев — Попандопуло, врач-гинеколог, массивный, с сенаторской бородой на тупом, равнодушном лице, и… я оторопел… актер симферопольского театра, рассказчик жанровых сценок и анекдотов из еврейского быта Саша Колычев-Шуйский, на самом же деле носивший под двумя звучными боярскими фамилиями обыкновенную, довольно распространенную — Рабинович.