— На этот раз ваши номера не пройдут, господин липовый барон. Мы изобьем вас, как Сидорову козу, в контрразведке, вышибем все зубы, а затем передадим обратно в сыскное, капитану Голоскухину, который имеет с вами счеты… Вам понятно, барон, что ожидает вас у…
— Оба вы мошенники, и по обоим плачет веревка, и оба грабители, и оба просчитались.
— Интересно… Неужели вы думаете, что вчерашний фарс с переодеванием спасет вас? Помните, жулик, ваши статисты уже высланы из города, все эти Попандопулы и эстрадные раввины… Вы одиноки, вы в наших руках.
— Приехали! — доложил с козел Куликов.
И я опять очутился в том самом доме, где находились сыскное отделение, контрразведка, тюремные казематы и закрытая забором площадка со стоящими у ворот и дверей часовыми.
— Видите, барон, как дорого может обойтись паршивый золотой портсигар, когда жадность затмевает рассудок? Надеюсь, он с вами, я получу обратно мою вещь? — с изысканной вежливостью поинтересовался ротмистр. — А сейчас я… — начал он но замолк.
Дверь одной из комнат распахнулась. В ней стоял полковник Татищев.
— А-а, милейший! — сказал он. — Я вас, ротмистр, по всему городу ищу, а вы, оказывается, здесь. Вы зачем тут, господин Базилевский?
Лицо ротмистра изменилось. Я понял, что в его планы не входила встреча с начальством.
— Да… видите ли, тут дело одно надо…
Я перебил его:
— Ротмистр, арестовал меня, и, насколько я понял из его грубой ругани, именно за то, что я взял вчера у него мой портсигар.
— Неужели? — удивился Татищев. — Это правда? Войдите оба ко мне.
Он закрыл за нами дверь и вопросительно взглянул на ротмистра.
— Это не так, господин полковник, портсигар не играет здесь никакой роли. Дело в том, что…
— Что? — повторил Татищев.
— …в том, что это опасный преступник, как я выяснил, связанный с подпольем крымских большевиков. Все эти многочисленные мандаты и паспорта — румынский, греческий, итальянский и другие — прикрывают его личину. На самом же деле это агитатор и комиссар, поэтому я и арестовал его.
— Факты? Дайте факты, доказательства — и мы возблагодарим господа и вас за избавление Крыма от столь опасной личности: — Полковник иронизировал.
— Завтра к вечеру у вас будут все точные доказательства.
— Не извольте трудиться, ротмистр. Завтра к вечеру вы уже будете с маршевым батальоном на фронте. Арестовывать, вести следствие и добывать факты вам не придется. Вы уже не офицер контрразведки. Вот приказ, — беря со стола бумагу, произнес Татищев.
— Как так? — побледнев, спросил ошарашенный ротмистр.
— Очень просто. Слушайте, я прочту его вам. Кстати, вам надлежит расписаться на нем. — И он внятно прочел: — «Ротмистра Токарского С. С., прикомандированного к отделу контрразведки второго управления штаба Крымской Добровольческой русской армии, ввиду ряда неблаговидных поступков, порочащих честь и мундир офицера, исключить из списков военнослужащих штаба и второго отдела. Откомандировать с первой же отходящей на фронт маршевой ротой в качестве рядового, не лишая его офицерского чина. Доблестные подвиги и геройство на фронте помогут ротмистру Токарскому смыть позорящие его проступки, совершенные на службе во втором отделе. Генерал-лейтенант Шатилов», — медленно и с ударением прочел подпись Татищев. — Из этого ясно, милейший, что вы уже не офицер контрразведки, что арестовывать, вести дознания, предавать суду или, — он поглядел на все еще не пришедшего в себя ротмистра, — добывать факты и до-ка-за-тельства не имеете права. Распишитесь на обороте этого приказа и готовьтесь к отбытию сегодня же на фронт, — подавая онемевшему ротмистру бумагу, закончил полковник.