Помертвевший от страха Попандопуло покорно кивнул головой и хрипло прошептал:
— Хорошо… Только заговор никакой я не знаю… — И исчез за дверью.
Я не спеша уложил костюмы и белье в два чемодана и вынес их из комнаты в чулан, прикрыв тряпками, грязным бельем и еще чем-то, что валялось в кладовой.
Вдова вряд ли будет сегодня копаться в ней, а те, от кого предостерегает меня Анна Александровна, не найдя меня и моих вещей, бросятся искать по городу. И, конечно, в первую очередь на вокзал и в порт…
Я быстро собрал все деньги, ценности, документы, паспорта, письма и вышел на улицу.
Перейдя ее, вошел в тень небольшого сквера с густо разросшимися акациями и каштаном. Было темно, эта сторона сквера не освещалась, и я, сидя в чаще кустов, из темноты отлично видел мой дом, его подъезды, освещенные окна этажей, пролетки и людей, то и дело мелькавших на улице. Это место было давно найдено и облюбовано мною. Богатая неожиданностями и приключениями жизнь научила меня ценить такие удобные наблюдательные пункты и заранее подготавливать их.
Прошло минут пятнадцать, но пока все было по-прежнему, только меньше и меньше становилось людей и движения. Улица пустела, погасли окна в доме.
Нагруженная покупками, просеменила и вошла в подъезд хозяйка. Она торопилась, ей, наверное, так хотелось выпить бокалу вина с греческим адмиралом и, жеманясь, рассказать гостю, что она вдова морского офицера… Прошло еще несколько минут. Не было никого, но эта тишина не обманывала меня. Я знал, что Анна Александровна писала правду. Почему? — не знаю сам, но я верил, ни на йоту не сомневался в искренности ее предупреждения.
По тихой, замершей улице проскакали двое конных и спешились у моего дома. Подкатил автомобиль, за ним другой, закрытый, черный, с забранным решеткой окном. Из них высыпали люди. При довольно тусклом освещении редких уличных фонарей я все же без труда узнал кое-кого. Сыщик Литовцев, капитан Голоскухин, трое солдат с повязками на рукавах и… полковник Татищев, которого, почтительно поддерживая под руку, высадил из машины ротмистр Токарский.
Это была картина, достойная богов. Ротмистр, выгнанный из отдела контрразведки, оплеванный Татищевым, дружески что-то шептал ему, указывая на окно второго этажа — мое окно. И оба заговорщика, улыбаясь, вошли в подъезд. На улице остались солдаты, пролетка и автомобили.
Пробираясь сквозь чащу, я переулками направился в противоположную сторону, на Морскую, к дому номер четыре, где жила Анна Александровна. Я позвонил, дверь открылась.
— Я знала, что вы придете сюда, — сказала Анна Александровна, впуская меня в комнату.