Она долго неподвижно стояла, разглядывая голубые витражи и тончайшие узоры Голубой мечети.
— Не все сразу. Впереди еще древняя Айя-София с ее золотой мозаикой, а за ней огромная мечеть Сулеймание, — сказал я, беря ее под руку.
— Чудесные памятники… А теперь, Женя, обедать. Пока оставим памятники в покое. Нам нужно заняться делом… — закончила она.
***
Хотя Анна Александровна и сказала мне, что пора заняться делом, но проходили дни, а она ни словом не обмолвилась о том, что должен был делать я.
Мы гуляли по городу, побывали в порту Хайдарпаша, провели часа четыре в районе небольших пристаней между Бешикташем и Бебеком, где стояла часть прибывших пароходов с беженцами.
По настоянию Анны мы поехали к северу от города, в районы Тарабаня и Бейюкдере. Там были расположены итальянские, английские и греческие оккупационные власти, а также в великолепных особняках и виллах жили иностранные дипломаты и богатые буржуа.
Зачем ей надо было побывать в этих местах, я не знал, она молчала, а я не спрашивал ее.
И, хотя для всех мы были любящими мужем и женой, здесь, в Стамбуле, я еще острей чувствовал грань, разделявшую нас.
Анну Александровну теперь я видел редко, хотя мы и жили в одном номере, завтракали, а иногда даже и ужинали вместе. Порою моя «баронесса» исчезала на десять — двенадцать часов. Что она делала в это время, где бывала, с кем встречалась, я не ведал, хорошо зная, что нельзя вмешиваться в чужую жизнь. Чужую… Больно было сознавать, что это слово точно определяло наши отношения. Не раз я встречал на себе ее испытующий внимательно-настороженный взгляд. Было ясно — она изучает меня, что-то обдумывает и взвешивает, во что-то хочет посвятить и не решается сделать это.
Раза два-три я бывал в здании бывшего русского царского посольства, отведенного турецкими властями и союзным командованием Антанты под учреждения и общежитие белых беженцев.
Наконец я зашел к генералу, теперь уже с полным основанием можно было добавить — «бывшему генералу», Артифексову, который удачно лавировал между яхтой «Лукулл», являвшейся ставкой Врангеля, пароходом «Великий князь Александр Михайлович», на котором расположился Шатилов и штаб армии, и зданием царского посольства, в котором вместе с другими беженцами временно проживал сам Артифексов.
Сделал я это по настойчивой просьбе Анны Александровны, чтобы, так сказать, выразить ему свою симпатию и участие. Признаюсь, меня очень удивила эта настойчивая, похожая на требование просьба Анны Александровны, а особенно ее как бы вскользь брошенная фраза:
— Женя, в первой комнате перед спальней генерала, слева от двери, стоит несгораемый шкаф, черный, с медными полосами по краям. Возле дверей — часовой. Обратите внимание, — она повторила, — внимание специалиста на этот сейф…