– Представь ситуацию. – Судя по тону, он хочет задать ей очередную задачку, абстрактный пример, почерпнутый из философских книг. До чего утомительными бывают эти бесконечные диалоги о нравственности, каждодневные логические рассуждения – особенно по ночам.
– Допустим, я тону, а рядом тонут двое незнакомцев. Кого ты спасешь? Меня или их?
– Сам как думаешь? – спрашивает Мэй.
Ясно, к чему он клонит, но оправдать его надежды значит солгать. Разумеется, она спасет его, без вариантов. За все это время Мэй не осмелилась сказать «люблю», хотя другого слова не подобрать.
– Неправильный выбор, – констатирует Мэтью.
Снаружи нарастает вой сирен, красные отблески мигалок озаряют лицо.
– Две жизни всегда ценнее одной, пусть даже речь идет о жизни знакомого человека, – припечатывает Мэтью.
– Ты не просто знакомый, – парирует Мэй, уязвленная его холодностью. – Хочешь сказать, ты бы меня не спас?
– Да пойми, любовь – совершенно безнравственное чувство, поэтому я в нее не верю.
Фраза звучит как пощечина, лишнее напоминание, что они знакомы всего пару недель. Словно земля уходит из-под ног.
Мэтью продолжает сыпать примерами, но Мэй не слушает. К счастью, во мраке палатки не видно ее слез. Однако они текут ручьем. Долго их не скроешь. Неужели она совсем не знает этого парнишку, который не торопится с утешениями, даже когда она начинает всхлипывать?
– Вот об этом я и толкую, – вздыхает Мэтью. – Ты слишком прикипела.
Мэй охватывает невыносимая тоска по родителям, смутное воспоминание из одинокого детства: родные хотя бы о ней беспокоились.
– Почему ты такой жестокий? – спрашивает Мэй сквозь слезы.
Вместо ответа Мэтью расстегивает молнию палатки.
– Ты так и не поняла.
Он спешит прочь, словно мечтает поскорее избавиться от нее, освободиться. Взметая сухие листья, Мэтью растворяется в ночи, Мэй остается наедине с пением сверчков, отдаленным рокотом вертолетов и болью в сердце.
Предоставленная сама себе, она рыдает навзрыд. Думает позвонить родителям, но не решается набрать номер. Осознание пронзительного одиночества сменяется вялым оцепенением.
Постепенно Мэй погружается в сон или в дрему.
В следующий миг возникает странное чувство – в палатке есть кто-то еще.
– Мэтью? – говорит или силится сказать девушка.
Нет, не он. В темноте вырисовывается смутная фигура. Человеческое и одновременно потустороннее существо взбирается ей на грудь. Давит всем весом. Прижимает руки к полу.
Мэй пробует закричать, но с губ не срывается ни звука. Горло перехватывает.
Она точно парализована, не в силах шевельнуться.
От невыносимой тяжести все мысли улетучиваются, но где-то на задворках сознания вспыхивает искорка страшной догадки: болезнь. Возможно, она начинается именно с этого.