В десяти кварталах Сара кормит котов, как вдруг врубается пожарная сирена. Кошки бросаются врассыпную, Сара мчится на чердачную площадку в поисках следов лесного пожара. Однако сквозь волнистое стекло открывается совсем иная картина – в точности как описывал отец: облако черного дыма клубится не над деревьями, а вырывается из окон библиотеки.
– Папа! – оцепенев, кричит Сара. – Папа! – Он не откликается. Сердце норовит выскочить из груди. – Прямо как в твоем сне.
Снежная тишина. Сон дарит Мэй прохладный, безмятежный покой.
Внезапно в блаженное забытье врывается грохот. Отчаянные крики. Мэй чудится, будто она проснулась в своей детской спальне, впрочем, иллюзия быстро рушится – помещение поистине огромное.
Еще паника. Люди носятся взад-вперед. Шум непривычно режет слух.
Глаза не открываются. Мэй способна лишь щуриться. На ресницах запекся гной. Сложно сказать, подводит ли зрение или комната действительно в дыму.
Рассудок тоже подернут дымкой, мысли текут вяло, норовят застопориться, однако в голове всплывает насущное слово – робкое и абстрактное: пожар?
Вокруг слышится кашель. Звон разбитого стекла. Горло начинает саднить.
И вдруг в палату врывается Мэтью.
Ощущение, как будто они не виделись очень давно. Но это точно он – длинные ноги, лихорадочные движения. Мэтью сумеет выручить их из беды. Правда, кое-что в нем переменилось – на лице застыло выражение тревоги. Он подбегает к ней, кричит – Мэй не может разобрать ни слова, – а после несется вглубь помещения.
Она теряет его из виду, но он позаботится о ней, конечно позаботится. На Мэтью можно положиться, успевает подумать Мэй, прежде чем провалиться в сладкий омут сна.
Медицине известны случаи, когда кататоники чудесным образом воскресали из мертвых. В минуты опасности к вчерашним паралитикам возвращается способность двигаться, кричать и даже бегать. Рука, много лет не подававшая признаков жизни, может в последний момент ухватиться за поручень и предотвратить неминуемое падение.
Бену снится: сначала они с Энни оказываются на вечеринке в какой-то гостинице. Или не в гостинице, а в лофте. Наверное, в Бруклине, а может, и нет. Интерьер лофта сильно напоминает бабушкин дом в Висконсине. Особенно бежевый диванчик шестидесятых годов. Они с Энни пьют пунш из хрустальных рюмочек и восклицают: «С ума сойти, диван прямо как у бабушки!» Празднуют Хеллоуин, поэтому Энни нарядилась в жилет с галстуком, широкополую черную шляпу и камуфляжные брюки. Вылитая Энни Холл[6] из одноименного фильма, твердят друзья. Образ подходит ей идеально. Просто идеально. На вечеринке очень тесно и шумно. Пунш отдает джином, розмарином и немного копотью. Все кругом веселятся – вот единственное, о чем помышляет Бен, обнимая жену, весельем пропитаны сами стены, воздух, напитки, костюм Энни, даже диванчик.