Ближе к выходным власти Санта-Лоры обозначают новый этап: ни одного случая за неделю. Долгожданный момент настал. У каждого вируса свой срок – всегда и везде лишь определенный процент населения попадает в зону риска.
На той же неделе в отделении педиатрии Бен ненадолго отлучается от колыбельки, а по возвращении застает удивительную картину: дочка открыла глаза.
Энни баюкает ее на руках, во взгляде – непередаваемая безмолвная радость. Малышка щурится, как в день своего появления на свет, только синева радужки стала чуть темнее. Ее возвращение сродни настоящему чуду, даже при рождении ребенка Бен не испытывал ничего подобного – только теперь он проникается истинным счастьем отцовства.
После, уже дома, пока Энни кормит Грейс из бутылочки, Бен отваживается заговорить о своих снах:
– Они были как предзнаменование.
Энни испуганно вздрагивает.
– Знаю, звучит странно, – кивает Бен, но все же решает продолжить.
Сначала он рассказывает про каноэ, весла, которые унесло течением, пока они пили пиво под деревом.
– Ты в порядке? – с тревогой спрашивает Энни.
– Да, в полном. Слушай дальше. – Бен прикрывает веки, чтобы отгородиться от приглушенного света ночника, и вспоминает: – Мы были у воды. Там еще росли деревья. Весь берег в соснах.
Энни издает короткий нервный смешок, и Бен успевает пожалеть о своей затее. Зря он разболтался.
– Это не будущее, – произносит жена, – а прошлое.
Поначалу ее слова не укладываются в голове, как если бы Бену сказали, что время способно повернуть вспять. Однако Энни настаивает:
– Мы ездили в Мэн летом, после окончания колледжа. Ты правда забыл? Мы же постоянно вспоминали эту историю.
Тогда Бен рассказывает о вечеринке, когда обвалился пол.
– Правильно, мы праздновали Хеллоуин на старой квартире Роба в Бруклине.
Бен понимает, о чем речь, но отказывается верить. Вероятно, рассудок у Энни помутился сильнее, чем у него.
Супруги поочередно перебирают сны, пока за окном не начинает падать снежок, мерцая в тусклом свете уличного фонаря.
– Тебе приснилась наша молодость, – объясняет Энни.
Малышка, не отрываясь, смотрит на отца. Бен испытывает острое желание остаться наедине с дочуркой и с ней одной поделиться своими догадками.
– Папочка любит оглядываться назад, – улыбается Энни, а Грейс хлопает ресничками. – Прошлое всегда нравилось ему больше настоящего.
После такого Бен умолкает. А ночью долго ворочается в темноте, не смыкая глаз. Отныне он обречен каждую ночь лежать подле жены и грезить об Энни из своих снов.
К семнадцатой неделе затвердевает костный лабиринт внутреннего уха. Теперь зародыш улавливает биение материнского сердца, циркуляцию крови в пуповине, тихий плеск околоплодных вод, когда Ребекка поворачивается во сне, и, возможно, приглушенные голоса медсестер, писк кардиомонитора.