— Ты понимаешь, что у него могла быть любая причина? Падаль нашел бы ее сам рано или поздно, и сейчас… сейчас он хотел одним ударом разрушить нас изнутри. Он выбрал Дашу и Таю, чтоб не только причинить боль — он рассчитывает, что это нас отшвырнет друг от друга, а поодиночке Вороновых будет очень легко перебить. Но у него кишка тонка нас расшвырять в разные стороны. Мы заживо похороним тварь вместе.
Андрей кивнул и стиснул мою дрожащую руку у себя на плече, продолжая смотреть мне в глаза.
— Похороним. Клянусь, мы его похороним.
Потом лбом к моему лбу прислонился.
— Ты как?
— Сдохну сейчас, Граф. Живьем разлагаюсь.
— Держись. Мы прорвемся. Лучших специалистов со всего мира найдем.
А у меня лицо дергается и челюсти трещат от сжатия. Киваю и в глаза ему смотрю, где мое отражение дрожит в пламени ненависти и ярости.
— Главное, что жива она… все остальное поправимо, — прохрипел я, — поправимо, Граф. Она выкарабкается. Выкарабкается, — а голос срывается, и меня трясти опять начинает.
— Выкарабкается. Мы ее за шиворот оттуда достанем. Вот увидишь.
За затылок меня схватил, и я зарычал от боли и бессилия, чувствуя, как брат опять рывком обнял меня, стискивая в объятиях так сильно, что кости затрещали".
И я… я хотел достать его оттуда за шиворот. И всех на хер здесь похоронить. Как мы это с ним делали всегда. Он мой брат. Моя кровь. Землю жри, но семью не предай. Вместе. Во всем дерьме всегда только вместе.
Эти твари любили казни. Они устраивали на них представление, развлечение, как когда-то в древние времена. Чем примитивней человек, тем сложнее его пронять. Только кровь и смерть, только боль приносят удовольствие. Других развлечений просто нет. Пятачок перед косыми старыми домами заполнил народ. Как говорится, и стар, и млад. Пришли поглазеть на казнь предателя. Я видел женщин и совсем маленьких детей в одних рубашонках с голыми задницами, шлепающих по лужам босыми ногами, и их матерей, закутанных с ног до головы в черное.
Я старался держать себя в руках. Старался не впасть в истерику и не выдать своего адского волнения. Мог наблюдать издалека, смешавшись с толпой. Одетый в тряпки с намотанным на голове платком и закрытым до половины лицом. Меня трясло, и я еле держал себя в руках, потому что не знал, чем все это закончится. Не знал, выживет ли мой брат сегодня или я пришел провести его в последний путь. Мне оставалось только ждать и надеяться, что все удастся… лишь слабая надежда, не более того. Генерал, чье имя называть нельзя даже про себя, говорил со мной по рации. Этот звонок стоил мне дорого. И эта цена измеряется совершенно не деньгами.