— Ты даже не представляешь насколько…
Опустил голову и посмотрел на дрожащие и забинтованные руки.
— Они по локоть в крови. Я ее вижу вживую… Это должно было закончиться.
Ему нужен психиатр или психолог. Он явно не в себе. Посттравматический синдром, и я это видел. Чувствовал на расстоянии. Но у меня было кое-что посильнее любого психолога…
— Тебе есть ради чего жить… тебя любят и ждут.
Максим засмеялся, и в этот момент дверь снова отворилась, он медленно повернул голову, продолжая хохотать, и вдруг замолчал. На пороге стояла маленькая Тая.
Она смотрела на него расширенными глазками, полными слез и восторга. Фаина держала ее за ручку, а я внимательно смотрел на Макса, чувствуя, как к горлу подкатил ком, и стиснул изо всех сил челюсти. Но тишину нарушила малышка. С диким криком:
— Папа. Папочка мой. Папа.
Малышка бросилась к Зверю и обхватила его шею маленькими ручонками, прижимаясь всем тельцем к нему.
— Папа… папочка мой, лучший, сильный, самый любимый-прелюбимый. Где ты был? Мы искали тебя вместе с мамой. Ты был на войне, да? Тебя ранили? Как в кино?
Она говорила и говорила, не останавливаясь, а я задержал дыхание и весь сжался в камень. Смотрел на них, и внутри все саднило, болело и разрывалось. Я молил дьявола, так как вряд ли бог помнил этого озверевшего и обезумевшего человека, молил, чтоб он вернул ему хотя бы кусочек души, где есть место маленькой девочке. Пусть обнимет ее, пусть не давит ее своим танком адского возмездия всему человечеству.
Тая отклонилась назад и обхватила заросшее лицо Максима белыми, маленькими ладошками. Ее крошечные пальчики контрастировали с черной бородой.
— Ты меня забыл, да? Меня и маму? Мы были плохие, и ты разлюбил нас?
Я поморщился, кусая щеки, кусая язык, чтоб не заорать, и вдруг забинтованные руки силой сдавили ребенка. Я услышал гортанный стон и увидел, как Зверь поднял малышку, прижал к себе и с каким-то алчным, фанатичным и жутким упоением зарылся лицом в ее волосы. Пальцы хаотично, гладили тоненькие локоны, и я судорожно выдохнул, закрывая в облегчении глаза. Перевел взгляд на Фаину и заметил, как та кусает губы, а в глазах застыли слезы.
— Нет… малышка моя, моя кнопочка… не забыл, не разлюбил. Люблю… — целует задранную к нему мордашку, ловит потрескавшимися губами пальчики, — люблю тебя, моя девочка.
— Больше жизни, да?
— Да. Больше жизни.
Поднял ребенка на руки и повернулся ко всем спиной, отошел с малышкой к окну, что-то нашептывая ей на ухо, а мне лишь видны ее руки, сжимающие его шею.
Я смотрел на Фаину, а она на меня. Кажется, лед тронулся, и это еще одна победа. Правда, я так и не знаю, над чем или над кем… но она одержана. Не мной и не Фаиной, а маленькой девочкой.