– Он писал роман, – сказала она.
– Он был опубликован?
– Нет. Он был неудачный.
Мэри как раз вчера долго читала роман Алистера. Она вытащила огромный перепечатанный на машинке манускрипт с намерением уничтожить его, но не нашла в себе сил сделать это. Он был таким слабым, таким детским, таким, как сам Алистер.
– Он умер молодым, – сказал Дьюкейн мягко. – Он бы потом написал лучше, он мог бы написать лучше.
Мэри допускала, что это правда. Но она этого не чувствовала. Возможно, несправедливо говорить о нем как о неудачнике. Но каким-то образом она чувствовала, что это так и есть.
– Отчего он умер? – спросил Дьюкейн мягким, успокаивающим голосом.
Мэри молчала. Черная стена выросла перед ней. Она надвигалась все ближе и ближе. Мэри вглядывалась в черную пропасть. Она смотрела в нее, вошла в нее. Она сказала почти сомнамбулическим голосом:
– Его переехала машина прямо перед нашим домом. Я видела, как это случилось.
– О, извините! Он сразу… умер?
– Нет. – Она вспомнила его крики, долгое ожидание в госпитале, толпу.
– Извините, Мэри, – сказал Дьюкейн, – я был…
– Это была такая случайность, – сказала она. – Иногда я просто схожу с ума, думая об этом. Это было простым стечением обстоятельств. Если бы я сказала другую фразу, когда он выходил из комнаты, если бы он остановился завязать шнурок на ботинке, что-нибудь, о господи, но мы поссорились, и я дала ему уйти, не сказала ни слова, если бы я окликнула его, но он расстроенный вышел, и тут машина переехала его. Если бы он умер от болезни или на войне – где-то далеко, – я бы считала это неизбежностью, но я видела, как его совершенно случайно убили прямо на моих глазах. Я не могла вынести этого, я никому не рассказывала о том, как он умер, я сказала Кейт и Поле, что он умер от пневмонии, и то же самое я сказала Пирсу. Пирс в это время спал в комнате наверху. Я любила его, конечно, я любила его, но недостаточно и не так, как следовало бы, с тех пор я не могла даже думать о нем, наверно, из-за этого несчастного случая все так странно и резко закончилось, вся наша жизнь стала казаться такой бессмысленной, и я стала так странно относиться к нему, как будто он стал жутким призраком, который не дает мне покоя. Я помню, какое ужасное чувство я испытала, разбирая его одежду, как будто он следил за мной, такой грустный, неуспокоившийся, с тех пор у меня было жуткое чувство, что он приходит по ночам и просит любви, а я не могу ее дать. Сейчас я ясно вижу все его недостатки и слабости и совсем не чувствую к нему любви. Ужасно, что люди не могут любить вечно. Я бы должна была продолжать любить его – это все, что я могу теперь для него сделать, и я пыталась, но нельзя любить пустоту, нельзя любить ничто, для которого больше ничего нельзя сделать, и от него не осталось ничего, кроме романа, и это так ужасно и так похоже на него. Если бы это случилось как-то иначе, это было так ужасно и так случайно, он вышел и сразу попал под машину. Знаете, так мало машин проезжало по нашей улице…