Огромное уважение Дьюкейна к Мэри, его вера в нее, его понимание ее добродетелей создали фон для чувства, которое под влиянием всех его сложных нужд переросло в любовь. Возможно, теперь он идеализировал ее и влюбился в нее в тот момент, когда сказал себе: она лучше меня. По мере постепенной потери большого уважения, которое он раньше питал к самому себе, он нуждался в образе человека, в котором бы воплотился более высокий образ. Его отношения с Джессикой, его отношения с Кейт, в каком-то тонком смысле именно отношения с Кейт, окончательно запутали его. Он хотя привык думать о себе хорошо, но теперь он потерялся, и воля его ослабела. Он начал нуждаться в Мэри, когда почувствовал нужду в более высоком представлении о самом себе. Она создавала утешающее равновесие его нынешней низкой самооценке.
Еще она была, понял он, матерью-богиней. Она была матерью для всех в Трескомбе. В этом свете простота ее роли виделась ему почти в мистическом ореоле. Она преобразилась для него благодаря его ревности к Вилли, ревности, которая удивила его самого, проявившись вначале как необъяснимая депрессия, простой недостаток благородства. Эта ревность очень отличалась от ревности к Октавиену, которую он ненадолго ощутил, когда потерял Кейт. Ревность к Октавиену обнажила его собственную ситуацию как непорядочную и идиотическую. А ревность к Вилли заставила его почувствовать: это моя девушка. И вслед за этим: я хочу эту девушку. Она моя.
Ему казалось теперь, и это только обостряло боль, что он побуждал ее выйти замуж за Вилли только из чувства вины и ощущения собственной неудачи с Вилли. Разумеется, она не должна узнать о его чувствах, и Вилли тоже не должен узнать. Как только они поженятся, он будет абсолютно избегать общения с ними. Я выпаду из этой истории, подумал он. У него было тяжелое чувство, что он оказался в полной изоляции: все покинули его, а женщина, которая могла бы спасти его, была увлечена другим.
Он смотрел на Мэри. Все его тело болело от ощущения того, как много она могла бы сделать для него. Причиняя себе намеренно острую, отрезвляющую боль, он спросил:
– Как поживает Вилли?
– О, очень хорошо, полагаю. То есть лучше, чем обычно.
– Когда вы поженитесь? – спросил Дьюкейн.
Мэри поставила стакан на мраморный восьмиугольный столик. Она покраснела и затаила дыхание.
– Но я не собираюсь выходить замуж за Вилли.
Дьюкейн обошел кресло и сел в него.
– Вы говорили, что срок еще не определен.
– Это вообще не произойдет. Вилли не хочет жениться. Все это было ошибкой.
Она выглядела такой несчастной.