– Да. Всегда нужно помнить, как нам повезло, – говорила Кейт, – подумай, мы могли бы родиться индийскими крестьянами… – Но на самом деле она не могла сейчас думать ни об индийских крестьянах и ни о том, как ей повезло, она могла только ощущать нежное легкое прикосновение солнца к ее пухлым ногам и плечам, чувствовать, как соленая влага высыхает на них.
– Ты знаешь, я думаю, они все пусть немного, но боятся тебя, – сказала Кейт, возвращаясь к тому, о чем говорила раньше. – Вилли боится, Мэри, Октавиен, конечно. Вот что меня удивляет, а я не боюсь!
– Не могу поверить, что кто-то боится меня, – сказал Дьюкейн, но ему все равно явно было приятно.
– В твоем обществе я испытываю такое счастье! Отчасти потому, что я чувствую себя с тобой абсолютно свободной, как будто больше никого нет! Я одержима, знаешь?
– А я нет. И это хорошо для нас обоих, – сказал Дьюкейн.
– Дорогой! Прости меня! Ну конечно, ты прощаешь. Ты тоже ужасно счастлив. Я чувствую это. Боже, какое великолепное солнце. Близнецам хочется, чтобы пошел дождь, но я хочу, чтобы всегда все было как сейчас. – Кейт была в состоянии восторга, когда речь льется, как естественный лепет, как птичье пение или журчание ручья.
Лодка, движимая ленивым шевелением рук Дьюкейна в приятно сопротивляющейся воде, почти остановилась. Кейт и Дьюкейн находились очень близко, но не касались друг друга. Он лежал на закругленной корме, слегка неуклюже подняв колени и раскинув руки. Она сидела на почти таком же круглом носу лодки, поджав под себя ноги. Между голыми ногами Дьюкейна и ее коленями было пустое пространство в полдюйма, они ощущали его, как если бы через этот узкий проток что-то великолепно и бурно струилось.
Кейт следила за Дьюкейном с нежной серьезностью. Конечно, она уже видела его таким, прошлым летом хотя бы, но только тогда он не значил для нее так удивительно много, как теперь.
Как прекрасно, думала Кейт, быть способной влюбляться в старых друзей. Это одна из радостей среднего возраста. Не то чтобы я по-настоящему была влюблена, но это похоже на влюбленность, которая избавляет тебя от всякой боли. Это апофеоз дружбы, нечто такое, о чем в юности думаешь, что оно возможно, а потом забываешь об этом. Все волнение любви присутствует, но добавляется ощущение абсолютной безопасности. Как он трогательно худощав, и кожа такая белая. А волосы на груди начинают седеть. В чем привлекательность мужского тела? Она гораздо более загадочна, более духовна, чем женская привлекательность. Почему это так божественно – торчащие кости на его запястьях? О боже, я не хочу, чтобы ему казалось, что я критически разглядываю его. Он должен чувствовать себя обожаемым. Вот и он смотрит на меня так же.