[14] к освобождению представлял себя стоящим на коленях перед Кейт, склонившим голову на ее колени. Но нет, подумал он, это страшно ранит ее, и, подумал он мрачно, я тогда предстану перед ней наполовину лжецом. Я должен сказать ей, но позже, позже, позже – когда все будет кончено и прекратится эта агония. Сказать сейчас значило бы пойти против правил,
ее правил. Я не должен вовлекать Кейт во все эти хитросплетения. Она представляет наши отношения простыми и солнечными, и я не должен обмануть ее ожиданий, я должен сделать их простыми и солнечными.
Дьюкейна потрясло открытие насчет Бирана – больше, чем он показал это Октавиену. Ему совсем не улыбалось копаться в человеке, к которому он по непонятным причинам испытывал необъяснимую неприязнь. На какой-то момент Дьюкейн потерял – возможно, это было следствием летней вялости – обычное чувство собранности и значительности, он уже не мог показывать миру в своем лице образ вдумчивого труженика. Он жалел себя, он был уязвим и раним. В таком состоянии кто угодно может «ворваться в его душу», вонзить нож и повернуть. Это было одной из причин, почему он боялся оказаться лицом к лицу с Джессикой. Ведь Джессика могла причинить ему огромную боль, и только ее слепая любовь удерживала ее до сих пор от этого. Он знал, что если придет к ней в этом обнаженном, ослабленном состоянии, то она инстинктивно замучает его до крайности. Дьюкейну не нравилось и то, что отныне Биран – его противник. Он весь съежился при мысли о том, чтобы применить власть к этому человеку. Что бы ни связывало Бирана и Рэдичи, это было что-то неприятное, и, как предчувствовали тонкие ноздри Дьюкейна, жутко неприятное. Что бы ни случилось, казалось весьма вероятным, что Дьюкейна скоро вовлекут в личную схватку с Бираном, а для этого он чувствовал себя сейчас недостаточно сострадательным, ясно мыслящим да и попросту сильным.
А еще случился этот странный эпизод с миссис Макграт. Сразу, как только Дьюкейн ушел из дома Макграта, он подумал об этой истории с легким стыдом и с некоторой, как ни странно, радостью. Уже давно неожиданное не входило в жизнь Дьюкейна в таком обличье, и это казалось ему восхитительным. Чуть позже это уже меньше забавляло его. Расследование и так было неясным, запутанным, и не надо его усложнять безответственными поступками. Макграт был беспринципным человеком, шантажистом и все разболтал прессе, но уж, во всяком случае, не тем, чья жена может во время секретного расследования целовать высокопоставленного чиновника. Дьюкейн не предполагал, что Макграт может причинить ему неприятности, что бы ни поведала ему жена. Но просто этого не должно было произойти. На более глубоком уровне, когда прошло время, он чувствовал себя