– Показания, – развел руками Коля, но тут же отмахнулся и зацепился за главное: – В каком смысле «убиты»? Погибли от взрыва?
– А то ты сам не знаешь? – Игнат Павлович вопросительно склонил голову набок. – Ладно, Горленко, я понимаю. Ты не поладил с предыдущим следователем, возмущен его методами… Но мне-то, мне-то ты можешь правду сказать? Я ж не какой-то там… – тут Игнат Павлович покосился на сидящего в углу канцелярского сотрудника и проглотил уже готовившееся слететь с губ крепкое словцо. – И, кстати, – стукнул кулаком по столу он через секунду, – никаких отныне провокационных разговоров о порядках в тюрьме! Ни слова больше! Ты и так погряз по уши. Не для того советская власть тебя, дубину, растила и уму-разуму учила, чтобы ты ее методы сейчас критиковал. – Несколько смягчившись, Игнат Павлович встал и, перейдя на назидательный тон, снизошел до объяснений: – Ты на работу своего следователя с другой стороны глянь, – говорил он, расхаживая туда-сюда по пятачку перед столом. – Нам с тобой повезло – у нас уголовники. Пальчики снял, показания свидетелей обработал, краденое или орудие убийства нашел – все, доказательств для суда достаточно. А тем, кто за моральную сторону дела отвечает и контрреволюционные деяния предотвращать должен, как быть? Какие у них улики? Только личное признание арестованного. Вот и приходится тамошним следователям пахать так, как нам с тобой и не снилось. А тут ты еще со своими осуждениями. Короче, молчи в тряпочку, не позорься и меня не позорь. Я за тебя, между прочим, как за приверженца советской власти, наверху поручился. Сказал, мол, знаю тебя давно и хорошо, и что дело твое – уголовка чистой воды. Мол, что позарился на золотишко стариковское и борзых товарищей, поперек что-то сказанувших, ненароком в состоянии аффекта пристрелил – в это еще могу поверить. Тем более, работаешь за десятерых, премию за одного получаешь, сын болеет, жена молодая – это все еще хоть как-то в голове помещается. Но что ты из ненависти к Родине стрельбу открыл? Это уж, извините, точно невозможно.
– Какую стрельбу? Какое золотишко? Игнат Павлович, ты чего? – Коле снова показалось, что он бредит.
– Ладно, – Игнат Павлович снова сел и громко стукнул кулаком по столу. Но выражаться не стал. Сказал почти спокойно: – Вижу, что толку от тебя сейчас не будет. Я тебе вот что скажу – дело буду расследовать лично. Ты меня знаешь – до правды все равно докопаюсь. Так что если виноват, лучше сразу все расскажи. Добровольное признание, сам понимаешь, в наших делах многое упрощает. И учти – если пойдешь как политический, то высшей мерой не ограничатся. Там и семью подозревать начнут, и товарищей. Вряд ли же ты сам, изолированно, ненависть к советской власти в себе взрастил?