– Ну а Катерина-то тут при чем? – Костя будто подслушал бабкины мысли.
– А то ни при чем! – выдернулась бабка. – Экий ты бестолковый. Колдуны силу по наследству передают. К матери Катерининой девки ворожить бегали, пока та зубы не потеряла. В зубах, слышь, ихня сила. Потом, Катерина твоя с лица бледна, как покойница. Это-от тоже примета.
– Да ладно тебе пули лить. И с чегой-то она моя?
– А то нет! Я-то вижу, что тебя зацепило. Ой, гляди, приворотит – не рад будешь.
– Нет, че ты: сразу и приворотит. Я… это… я вроде сам, – соскользнуло у Кости с языка, и тут же он постиг, что да, зацепило, зацепило – помимо его воли. И что тоска, когтившая с недавних пор середку, обрела точный образ: тоской его была Катерина.
В пятницу, под завязку трудовой недели, как раз накануне охоты, поселковые мужики во укрепление бесстрашия втихую прикладывались к горькой уже в обед.
Костя после смены причесал кудри и в распахнутом полушубке, дабы крест на груди отчеркнул его природную стать, пустился к комбинатовскому садику. Катерины во дворе не было, отсутствовали и дети. Промаявшись четверть часа в зряшном ожидании, Костя скумекал, а ну как в пятницу сокращенный рабочий день и ребятню разбирают пораньше. Отступать, однако, не хотелось.
В садике погасло три окна, и двор окунулся в тусклые сумерки. Костя натужился, без остатка перетекая в зрение. Входная дверь выказала некоторое движение, и вот на дорожке возникла Катерина. Костя различал только ее силуэт, но легкая быстрая поступь выдавала ее.
– Катерина! – Костя не смог унять радости.
Она остановилась:
– Ты?
– Я. Да и видела же ты меня из окошка, поди.
– Видела. Ну и что? – Катерина пожала плечами.
– Завтра волка бить пойдем, – сказал Костя просто дабы поддержать беседу.
– Ну и что?
– Хочешь, шкуру тебе добуду? На пол постелешь. Нынче модно вроде.
Катерина засмеялась в голос.
– Че ж тогда тебе надо? – Костино нетерпение хлынуло через край.
– Мне? Да мне, Костенька, ничего не надо.
– Ну как? Говорила же ты мне… ну это… вроде ты… по мне сохла.
– Сохла! Да когда ж это было? Сто лет назад, – ее теплое дыхание было столь близко, что Костя почти перехватывал его по ветру, и от этого тоска в груди когтила с новой силой.
– Ну, не сто, положим, а чуток поменьше, – он перешел на шепот. – Че, нынче я плох для тебя заделался? Катерина! – Костя распахнул немалые свои руки, перекрыв ей дорогу, а попутно и весь прочий мир. – Хошь верь, хошь нет, а я последние дни брожу сам не свой. Водка в горло нейдет. Как тебя вспомню, так и жить невмоготу. Ты только скажи, Катерина, не томи, скажи! Да или нет?