Я со вздохом падаю на сиденье и прижимаю руку ко лбу.
– Шимпанзе? – уточняет Майлз.
– Я переволновалась.
Он мрачнеет, когда Себ садится на место, и машина отъезжает.
Изабель, кажется, совсем не испугана. Нахмурившись, она смотрит в окно.
– Вот, значит, на что это похоже, – негромко произносит она, и Себ внимательно глядит на нее.
– Обычно хуже, – говорит он, отводя с глаз каштановые волосы. – Это еще был мягкий вариант, детка.
– Не зови меня деткой, – огрызается та и лезет в сумочку за телефоном.
Атмосфера в машине, мягко говоря, накалена.
– Извини, что твой первый вечер в Шотландии оказался не лучшим, – кашлянув, говорю я, но Иза улыбается и пожимает плечами.
– Было даже весело. Пока не появился этот тип. – Она указывает пальцем на Себа, и у того отвисает челюсть.
– Этот тип? – повторяет он, но Иза по-прежнему смотрит на меня.
– Значит, завтра нас ждут музеи и книжные магазины?
– Именно, – с облегчением подтверждаю я.
Слава богу, мы вернулись на путь истинный. Одно небольшое отклонение, мимолетное прикосновение к атмосфере великосветского скандала, но ничего страшного не произошло, и мы все можем позабыть о том, что случилось сегодня вечером…
На обратном пути мы молчим. На улице возле отеля «Балморал» пустынно. Ни фотографов, ни зевак. Я хочу вылезти и проводить Изабель в номер, но, прежде чем я успеваю это сделать, она кладет руку мне на колено и говорит:
– Всё будет в порядке, обещаю. Завтра. Музеи. Да?
– Да, – отвечаю я. – День ботана.
Иза улыбается и добавляет:
– Пока, Майлз, приятно было познакомиться.
Подчеркнуто игнорируя Себа, она вылезает из машины и шагает к отелю, даже не обернувшись.
Себ закатывает глаза и тоже начинает вылезать. Я хватаю его за рукав.
– Ты не пойдешь за ней!
Фыркнув, он отталкивает мою руку.
– Разумеется, нет. Но мне надо выпить, прежде чем поехать домой, а в «Балморале» подают лучшие мартини. Вы двое возвращайтесь.
С этими словами он захлопывает дверцу, и мы с Майлзом остаемся в тишине, вдвоем. Машина отъезжает, снова начинает идти дождь, и я вздыхаю, погружаясь глубже в мягкое кожаное сиденье.
– Вот, значит, как.
Майлз молчит, и я смотрю на него. Он сидит неподвижно, отвернувшись к окну.
– Очень неприятно это говорить, но – спасибо, – произношу я. – День получился не совсем провальным, и без тебя я бы не справилась.
Он продолжает молчать, и я протягиваю руку и тычу его в плечо. Оно оказывается удивительно твердым.
– Эй, я, между прочим, пытаюсь быть любезной. Пусть даже это причиняет мне физическую боль.
Наконец-то Майлз поворачивается.
– Ты же знаешь, что завтра утром эти фотографии будут во всех газетах.