Встревоженный померанец, тут же распорядился усилить караулы у резиденции герцогини, а сам отправился к жене.
— Что-нибудь случилось? — удивилась столь раннему визиту супруга.
— К счастью, пока нет.
— Вы говорите загадками.
— Я пока не могу сказать вам, сударыня, ничего определённого. Однако молю вас сохранять предельную осторожность. Кроме того, я распоряжусь поставить перед этим домом стражу.
— Нам грозит опасность?
— К сожалению, этого нельзя исключать.
— И что же, мне теперь постоянно сидеть в четырёх стенах?
— Вовсе нет, но я прошу вас соблюдать осторожность.
Баронесса удивлённо посмотрела на мужа, но спорить не стала, и лишь в глазах её мелькнул огонёк упрямства.
— Как прикажете, сударь!
— Регина, — начал было он и попытался взять жену за руку, — поймите это необходимо…
— Я поняла вас, барон, — ровным голосом отозвалась та и спрятала руки за спиной. — Вы можете рассчитывать на моё благоразумие и послушание.
— Зачем вы так? — с мукой в голосе спросил Кароль, но вопрос повис в воздухе.
Нужно было возвращаться, и фон Гершов отвесив жене поклон, двинулся к выходу. И всё же что-то было не так, хотя и непонятно что именно. Возможно, следовало опросить прислугу, но все служанки Регины Аделаиды были родом из Риги, а потому преданы своей хозяйке. Но тут он вспомнил рассказ Клары Марии и остановился перед выходом.
— Господин барон что-то забыл? — подозрительно спросила провожавшая его Кайса – пожилая латгалка, когда-то нянчившая свою госпожу.
— Нет, — как бы рассеянно ответил он, затем, сделал вид будто что-то вспомнил и внезапно спросил: – Скажи, а этот… моряк, давно приходил?
— Вчера, господин барон, — скривилась служанка, которой не слишком нравились эти непонятные визиты. — Я сама вынесла ему письмо госпожи.
— Письмо?
— Да, письмо. И прошу меня простить, но вам следовало бы лучше подбирать своих посыльных!
— Моих посыльных?
— А разве не ваша милость прислала этого француза?
— Француза? Ах, да, конечно. Ты всё правильно сделала, Кайса.
Поставив часовых у дома и строго-настрого приказав им не пускать никого из посторонних, фон Гершов кинулся назад – в резиденцию герцогини. Он, конечно же, вспомнил рассказ принцессы и её матери о негодяе-французе, предавшем их проклятому шведу. Плохо было, что в отличие от Юленшерны, Бопре могли узнать только Марта, Болеслав или сама Клара Мария. Но тут ему пришло в голову, что уж коли её светлость смогла нарисовать своего брата так, что заслужила похвалу от маститого художника, то уж портрет предателя у неё тем более получится. Нужно только дать ей лист бумаги и уголёк. С этой мыслью он влетел в дом Керкгофов и тут же направился в детскую: