Страсти и чувства героев моей повести, несмотря на всю простоту их быта, в общем похожи на наши. Ибо это всё-таки люди, такие же как мы. Мало того, это люди уже совершившие в прошлом сложную и своеобразную культурную работу. Ибо добывание огня, рыболовство и охота, выделка оружия и платья, постройка жилищ, даже весьма первобытных, всё это предполагает множество изобретений и технических приспособлений, уже известных и испробованных в деле, и требует огромного духовного труда, о котором мы слишком часто забываем в своей городской кичливости.
Если, в виде примера, взять рассказы миссионеров и поверхностных туристов о таких племенах, чей язык будто бы состоит всего из нескольких сотен слов, и которые поэтому не могут разговаривать в темноте без пояснительных жестов, — то эти рассказы почти всегда основаны на недоразумении. При более тщательном изучении сотни слов разрастаются в десятки тысяч.
Нам нечем особенно гордиться перед дикарями. Мы тоже достаточно дики и грубы, хотя и летаем на аэроплане. Все мы, земные люди, более или менее дикие, сделали только несколько первых шагов по дороге прогресса. Но путь перед нами широко открыт и далёк бесконечно.
Был ход лосося. Уже третий день он шёл несчётными стадами из озера Большого по переузьям и затонам и по извилистому руслу реки Юрата, направляясь в озеро Лоч.
Он двигался плотными рядами как живая стена и гнал перед собой воду на ленивой реке, обмелевшей от летнего зноя. Мутные волны пополам с рыбой хлынули через плотины и заколы, издавна забитые селонами в песчаное дно наперерез желанной добыче, и прорвались вперёд.
Селоны, впрочем, не гнались за передовым отрядом. Ивовые верши и широкие мерёжи, искусно связанные из лыка, во всех рыбных плотинах были набиты битком. Одна за другой на Юрате стояли четыре плотины, в каждой плотине было по двадцать ворот, и перед каждыми воротами лежала, разинув широкую пасть, западня. Рыба входила как будто по приказу. Она не искала еды и не боялась препятствий и лезла вперёд, обезумев от жажды нереста[1]. Иногда, если мерёжи оставались слишком долго без высмотра, они наполнялись лососем до самого верхнего обруча, и новые ряды, не зная, куда деваться от напиравшего сзади руна, вымётывались из воды, вспрыгивали на верхние жерди и на дерновые закраины и шлёпались в вольную воду по ту сторону плотины вниз головою как утки. Отдельные отряды заходили в боковые ручьи, ничтожные, почти сухие, перебирались с камня на камень боком как светлые плитки, скользили брюхом в траве, густой и чуть влажной, и всё-таки лезли, сами не зная куда, на верную гибель.