Приподнявшись, Вячеслав сел и осмотрелся. Он был в своём же костюме. Правую руку пристегнули к спинке кровати, часов на ней не было. Камера была хорошо знакомой Гусеву одиночкой — как раз та самая, где ёще недавно сидел Барловский. «Странно, однако, устроена жизнь — вполне возможно, что ещё вчера я допрашивал здесь в изоляторе Барловского, а уже сегодня будут допрашивать меня», — грустно улыбнулся Вячеслав и принялся более внимательно изучать устройство своего пленения. Оказалось, что он пристёгнут не обычными наручниками, а переделанными — они были соединены между собой не короткой, как обычно, цепью, а длинной — не менее трёх метров. Цепь была скручена в один большой комок, поэтому Гусеву и показалось вначале, что он пристёгнут за руку к спинке кровати намертво.
Размотав цепь, Гусев осторожно приподнялся, спустил ноги на пол и тут же нащупал свои ботинки. Просунув в них ноги, Вячеслав, не завязывая шнурков, прошёлся по камере — длины цепи хватало как раз для того, чтобы достать до унитаза параши в углу камеры.
— Надо же — какая предупредительность! — раздражённо произнёс вслух Гусев.
Подойдя к окну, Вячеслав увидел сквозь решётку лишь клочок серого неба, казавшегося на редкость зовущим и манящим. Из окна дуло — несмотря на зиму, оно было без стекла.
Видимо, за ним всё время наблюдали — хлопнул дверной запор, и в камеру вошли Мухин, Вишневецкий и контролёр.
— Вы свободны! — сухо сказал Мухин контролёру, и тот вышел, прикрыв за собой дверь.
Дверь захлопнулась с громким и неприятным скрипом. Мухин недовольно передёрнулся и быстро заметил Вишневецкому:
— Надо смазать.
Вишневецкий молча кивнул. Гусев, гремя цепью, сделал несколько шагов навстречу. Мухин смерил его внимательным взглядом и протянул руку:
— Здравствуй, Вячеслав!
— Здравствуйте, Алексей Иванович, — Гусев пожал руку Мухина.
Цепь вновь зазвенела.
— Прямо декабрист в кандалах в Петропавловском каземате! — проворчал Мухин и взглянул на Вишневецкого.
Тот лишь пожал плечами:
— Так хоть какие-то гарантии есть. Здравствуй!
— Здравствуйте! — Вячеслав пожал протянутую руку Вишневецкого.
Гусев ничего не понимал: с одной стороны он сидел в одиночке изолятора и к тому же был прикован к койке цепью, с другой же и Мухин, и Вишневецкий здоровались с ним за руку, словно ничего не произошло. Вячеслав ждал, не без оснований рассчитывая, что вскоре всё проясниться.
— Садись, — то ли предложил, то ли приказал Мухин.
Вячеслав сел на койку. Мухин присел рядом, а Вишневецкому указал на привинченный к полу табурет.
— Да, не слишком здесь уютно, а?! — то ли утвердительно, то ли вопросительно произнёс Мухин, осматривая одиночку.