— Воевода, стольный князь Семён Иванович Львов просил сказать, чтобы вы шли в Астрахань с миром, а оттуда домой — на Дон.
— Это что ж такая часть?! — я весело подмигнул Черноярцу.
— Есть у воеводы выданная вам охранная царская грамота.
— Ого! — воскликнул Черноярец.
— А ещё велел передать, чтоб пушки, которые взяли на Волге и в Яицком городке, вернули, а с ними и беглых служилых стрельцов.
— У нас нет беглых — у нас все вольные! — отрезал я. — Значит, нас в Астрахань приглашают?
— Князь Львов будет ожидать на берегу с царской грамотой…
— Ну-ка выйдем, Степан! — я поднялся с деревянной лавки.
Мы вышли наверх. Свежий ветер с Волги впился в кудри, растрепал волосы, ухватился за бороду. Полы голубого, прошитого золотой нитью кафтана раздулись, затрепетали. Вокруг бурдюги собрались казаки, тревожно поглядывающие в мою сторону.
— Гей, соколы! — я хлопнул сотника по плечу. — Человек к нам от князя Львова. Говорит, есть на нас грамота царская, а в ней прощение и милость. Ждут нас в Астрахани, не как разбойничков, а как гостей почётных.
Казаки весело засвистели, закричали, славя атамана и великого государя.
— Черноярец, подготовь воеводе подарки за весть и встречу. Шубу ему подбери соболью, жемчуга, каменьев побольше, золочёных кубков фарабатских. На Астрахань!
— На Астрахань! — разносило эхо казачий крик, заглушая крики чаек и плеск тёмных, глубоких вод.
* * *
— Не убейте его, поганцы! — кричал в волнении дьяк. — Казнить некого будет!
Меня несколько раз окатили холодной водой. Я застонал, но не торопился открывать глаза. Вместо спины у меня была одна огромная, тёмно-красная рана — она уже не понимала, что такое боль. Палач стоял надо мной, тяжело переводя дыхание, устало вытирая с маленького, заросшего чёрным волосом лба бисеринки пота. Они висели, поблёскивая в чёрных кустистых бровях, сверкали среди ресниц. Замаялся.
— Бей его, злодея! Бей! — кричали где-то в стороне чьи-то озверевшие голоса.
— Хватит! — донёсся густой бас воеводы Земского приказа князя Одоевского.
Он всегда молча наблюдал за ходом пытки, никуда не вмешивался, внимательно вслушивался в горячечный бред истязуемого, хмурился, иногда снимал тяжёлую бобровую шапку и протирал тряпицей лысую голову.
Меня вновь окатили водой.
— Братца его послушаем — о нём забыли, — напомнил тот же бас.
Раздался вздох палача — он склонился надо мной и тут же в нос ударил тяжёлый запах чеснока и кислого вина.
— Убери руки — сам встану! — простонал я с угрозой в голосе.
«Заплечный» удивлённо отшатнулся в сторону.
Я с кряхтением поднимаюсь на колени. Холодный земляной пол то приближается, то вновь отступает, словно я ещё в Хвалынском море на палубе струга. Наконец пол стремительно взмывает вверх — на нём видны засохшие ржавые пятна, которые стремительно растут перед глазами. Я проваливаюсь в красную пелену, под поверхностью которой спряталась тьма. Я ухожу на дно омут засасывает меня всё глубже и глубже.