О море, солнце, белых пляжных песках, на которых недавно нежились, не вспоминали, словно они исчезли в другом, виртуальном мире. Настоящее, выпало в кровавый боевик, разыгрываемый в высоких кабинетах. Я бы не только детям до шестнадцати, а всем ныне живущим, запретил бы смотреть и участвовать в таких «фильмах». Тем более, удивительно было услышать в тот вечер, как девичий голос не поет, а кричит, посреди пустынного пляжа, терзая струны гитары:
— Купила мама Гоше,
Новые калоши,
Новые, блестящие,
Совсем, как настоящие.
А-а-а-а!
Воспитательница дура!
Нерифмованные гитарные частушки! Я остолбенело замер, но затем с любопытством продолжил путь.
— Ах, мама, мама, мама,
Я в школу не пойду.
Новые калоши,
Увели в саду.
А! А-а-а!
Сиди дома, не гуляй!
Я обнаружил её у кромки воды, в тени опрокинутого набок, черного от огня, разворованного и разобранного вертолета. Волны, как мороженое, лизали потолок кабины и узел, в который превратился винт пропеллера. Она сидела, прислонившись к днищу вертолета, смотрела в сторону моря, бренчала на гитаре и рвала голосовые связки.
Остановившись напротив, я опустил сумку на песок и с любопытством уставился на певунью. Серые, замызганные грязью кроссовки, разорванные на коленях джинсы, длинный и толстый зеленый свитер, составляли её одеяние. Темные, спутанные, вьющиеся волосы скрывали лицо. В руках шестиструнная гитара, дека разукрашена наклейками от жевательных резинок. У ног, на песке небрежно лежали: замшевая сумка украшенная бахромой, теплая солдатская куртка-хамелеон и зеленая кепка десантника.
— По стене ползет кирпич,
Волосатый, как медведь!
А кому какое дело,
Может, там его гнездо!
Она в последний раз ударила по струнам и положила гитару на колени. Из-под спутанных волос на меня взглянули большие, озорные темно-серые глаза с длинными пушистыми ресницами-снежинками, дотронешься — нечаянно растают.
— Привет!
Когда не кричит, у нее приятный голос.
— Привет, — ответил я.
— Может, у тебя и сигареты есть? — насмешливо спросила она.
— Есть.
Я извлек из сумки блок, распечатал и бросил ей пачку. Другую пачку раскрыл для себя.
— А ты — богатенький Буратино, — заметила она, жадно вскрывая пачку. Ловко щелкнула, выбивая сигарету, на лету подхватив её губами. Она улыбнулась и откинула волосы за спину. Я увидел тонкое, детское личико, большеглазое и большеротое, с обаятельными ямочками на щеках.
— Может у тебя и спички есть?
— Есть, — я бросил коробок. — Дарю.
Она с удовольствием прикурила, откидываясь на грязное днище вертолета.
— Меня зовут Света, — представилась она, выпуская дым колечками.