Я вспомнил! Нет, я не забывал…Завтра сорок дней. Сорок дней…
Больше с Олей я не встречался и не вспоминал. Она пыталась встретиться, поговорить, объясниться, звонила маме. Они о чем-то подолгу шептались. Мать поджимала губы и со значением и молчаливым упреком посматривала в мою сторону. Пыталась на меня наехать, но разговоры об Оле я пресекал.
— Она такая замечательная девушка, а ты невежда…
— Да, я невежда.
— Будет такой невесткой и женой…
— Другому.
— Оля звонила сегодня, спрашивала про…
— Я пойду прогуляюсь.
— Оленька говорила…
Я вставал напевая: «Купила мама Гоше новые калоши, новые, блестящие…» Уходил из дома, гулял до поздней ночи по городу и доводил до истерик маму и Оленьку…
— Привет, пришел за трудовой книжкой?
— Пришел.
— Решил уйти?
— Решил.
Главный режиссер театра — Хейфиц Анатолий Степанович, снял тяжелые темные очки, посмотрел большими наглыми глазами, настраиваясь на продолжительную беседу. Он думал, я буду с ним торговаться.
— Что молчишь, Голодок? Какой, однако обидчивый и гордый. Все молодость. Когда молодые — все гордые, обиженные на мир, все в поисках справедливости.
Мне не хотелось выслушивать его лживых объяснений: почему мне не дали главную роль, почему не взяли во Францию, не указали автором, вернее соавтором пьесы. Ответы я знал и слышал раньше…
Я молча вытянул из рук Хейфица трудовую и пошел к дверям. Он должен чувствовать себя легко и свободно, я избавил его от неприятных объяснений и скандала. Видимо, почувствовав признательность, Анатолий Степанович крикнул, когда я открывал дверь:
— Андрей, я всегда возьму обратно. Не спеши в кинематограф, к Дроздовскому всегда успеешь!
Я громко хлопнул дверью, так что вздрогнула секретарша — Катеринам Васильевна.
— До свиданья, — буркнул я. Выскочил в коридор, быстро спустился по лестнице и вышел на улицу через черный: ход, стремясь избежать случайных встреч.
Итак, сегодня сорок дней. С чего начнем? — спросил я себя и направился к небольшому ресторанчику, расположенному на противоположной стороне улицы. Ресторанчик, специализировался на пельменях и чебуреках, к которым в изобилии, кроме горчицы, майонеза и кетчупа, подавались: водочка и коньяк, иногда пиво. Я прошел в полутемную закусочную, где сильно пахло снедью, царила духота. Дверь запасного выхода открыли, чтобы струился хоть какой-то сквознячок и спасал от духоты. Через неё я увидел, на небольшой тенистой площадке, несколько свободных столиков.
Выйдя на площадку, я сел за столик. Напротив, за соседним столиком, сидели трое студентов. Парни громко разговаривали, злоупотребляли пивом, хрустели принесенной сушеной рыбой и часто курили. За третьим столиком восседала пожилая, почтенная пара, аппетитно уминая чебуреки, запивая их густым куриным бульоном. Больше никого не было, а главное на меня никто не обращал внимания.