Послал Иван Борисович на Москву гонца-курьера, чтоб лекарей иноземных срочно сыскали да к нему в Тобольск послали – сына лечить-пользовать. Прибыли вскорости два лекаря иноземных: одного Карлом зовут, второго Францем кличут. Отвел их воевода-князь в спаленку к сыну Аникитушке, да и говорит лекарям тем:
– Коль на ноги сумеете мальца поставить, здоровье ему вернете, ничего для вас не пожалею, награжу по-царски: каждому по собольей шубе справлю, каких и при дворе не носят, золота отсыплю столько, что до конца жизни хватит, детям останется, последнее от себя отдам, лишь бы Аникитушку здоровым-веселым увидеть.
Лекари-знахари головами согласно закивали, дружно запыхтели, начали мальца щупать-осматривать, в рот заглядывать, животик мять, сердечко слушать. Каждый спешит старается перед воеводой-князем умение проявить-выказать, один другого превзойти, в доверие к нему войти. А Аникитушка лежит на кроватке, не улыбнется, только дышит тяжко-прерывисто, на личике ни кровиночки, бледен-желт, словно свечка восковая, непонятно, в чем только жизнь и держится-теплится.
Кончили лекари-знахари княжича мять-щупать, глазищи под лоб закатили, по-своему чего-то забормотали-завякали и с умным видом к самому воеводе-князю отправились, в светелку вошли-ввалились, низко поклонились. А Иван Борисович сидит в кресле туча-тучей, локтями на стол дубовый опершись, в пол глядит, будто ничего кругом не видит, не слышит. Поднял брови мохнатые на лекарей-знахарей, грозно спрашивает:
– Ну, чего усмотрели-высмотрели? Отчего так быстро вернулись? Но прежде подумайте хорошенько-ладненько, коль сына моего лечить откажетесь, не видать вам пути-дороги обратной, в острог засажу, червям скормлю.
Задрожали-испужались немцы-лекари, на колени перед воеводой упали-бухнулись, залепетали-забормотали торопливо-быстренько:
– Мальчик твой есть водянка больной. Уф! Пуф! Ошень худо-плёхо. – Рыжий тощий Карл говорит-заикается. – Много вода в нем сидит, сердце душит. Надо та вода убрать-выкачать, потом дальше глядеть…
– Как же ты с него собираешься воду убирать-откачивать? – Воевода спрашивает с недоверием, с подозрением.
– Известно как, – Карл объясняет, старается, – черный бык резать, шкура снимать, в нее мальчика зашивать, два дня держать, пока вся вода не уйдет, не втянется…
Иван Борисович зубами заскрипел-заскрежетал, но ничего не сказал, глянул на второго: мол, слушаю.
– Мой коллега неправду говорит, – Франц черноволосый, с глазами кошачьими, повадками вкрадчивыми объяснять начал, – не лечат так у нас в Европа уже сто лет, то старый совет. Надо мальчонку догола раздеть, на лед положить, а потом в дом занесть, солью натереть, чтоб жар с него забрать, болезнь отогнать. А коль не поправится, то вины нашей в том нет. Наука не додумалась, как от смерти спасать, с того света людей выручать…