— Я это не надену, — решительно покачала головой и брезгливо отшвырнула от себя кружевное безобразие.
— Но как же! — всплеснула руками несчастная горничная. И вид у нее при этом такой был, что она вот-вот расплачется. — А спать вы в чем будете? Неужто и правду говорят, что в Империи один срам и леди благородные… — тут служанка осеклась и замолчала, а Эльмарис вот почему-то так интересно вдруг стало, что же там такого про имперских дам рассказывают, что она сама не поняла, как вперед подалась и с любопытством взглянула на служанку:
— Что? — спросила шепотом почему-то.
А горничная по сторонам огляделась, точно бы проверяя, что свидетелей у этого разговора нет. Хотя откуда им взяться, если в спальне кроме ее и Эльмарис никого больше не было и дверь была закрыта плотно — целительница сама проверяла — и закончила, тоже шепотом почему-то:
— Говорят, что при дворе императора Дарканского такой разврат творится, что ужас просто. И там… дамы… в общем они и почивать изволят в чем мать родила и… и на балах танцуют только украшениями обвешенные. Без одежды… совсем.
— Да? — Эльмарис заинтересовалась. Вот в чем дамы при дворе танцуют, она не знала, поскольку ни на одном императорском балу побывать целительнице не удалось, но все же…
Горничная закивала в ответ и вопросительно уставилась на Эльмарис.
— Интересно, — задумчиво отозвалась целительница. — Не знала, если честно. Но спрошу у Лерса, он всяко на балах часто бывал, должен знать, в чем там у них танцуют.
А несчастная служанка после этих слов вдруг покраснела, икнула и… сбежала.
Эльмарис только вздохнула, проводив ее взглядом, полотенце огромное, в которое закуталась в купальне еще, плотнее запахнула, и снова посмотрела на кусочек кружева. Белоснежного, тончайшего, неприлично дорогого и просто позорно прозрачного.
И пока она вздыхала, раздумывая о том, что бы такого нацепить на себя, чтобы спать было и удобно и в то же время… не стыдно, в дверь спальни постучали.
— Дорогая? — княгиня распахнула дверь, не дожидаясь ответа. Вошла, посмотрела на дочь, на сорочку, белой пеной лежащей на кровати, улыбнулась тонко. — Ты не одета? Прости, не хотела тебя тревожить, но я подумала, что ты проголодалась и приказала принести легкий ужин. Стол накрыли в будуаре. Поэтому можешь не надевать платье, набрось халат и выходи, никого лишнего не будет.
С этими словами, княгиня удалилась, оставив дочь в расстроенных чувствах.
— Легко сказать — никого лишнего, — пробурчала Эльмарис. — В этой срамоте я сама себе лишней казаться буду.
Но тряпочку все же натянула. Расправила короткий подол, который — о, ужас! — даже до колен не достигал, и осторожно приблизилась к зеркалу. Замерла, во все глаза, глядя на собственное отражение.