Детским выходкам не было конца. И только услышав, как внизу щелкнул замок входной двери, я сбежал по ступеням и бросился перед Эльзой на колени, чтобы вымолить прощение. До утра, лежа на мокрой стороне матраса, я держал ее за локоть и не отпускал, но она все еще злилась, хотя и отказывалась это признавать в ответ на мои вопросы, которые сыпались на нее каждые пять минут.
Солнце встало раньше меня. Видимо не зная, как себя вести, Эльза делала вид, что еще не проснулась, а я, если честно, был только рад, потому что и сам не знал, как держаться. В доме был полный кавардак, каждый предмет напоминал о вчерашней ссоре и вызывал в памяти подробности, о которых я предпочел бы забыть. Учебник немым укором взирал на меня с того места, где приземлился; повсюду валялись, как белые цветы, готовые собраться в скорбный венок, скомканные бумажные салфетки, мокрые от моих и Эльзиных слез. С тупой головной болью, какая обычно следует за бессонницей, я вышел за хлебом. В витрине цветочного магазина мое внимание привлек нежный букетик эдельвейсов, но на ум тут же пришла идея получше, и я, вскочив в трамвай, поехал в центр города.
Идея оказалась совершенно провальной. У Эльзы вытянулось лицо при виде яркой птички в поставленной на стол клетке. Хотя птичка изящно прыгала с одной жердочки на другую, раскачивалась и щебетала, это ни на что не влияло. Эльза узрела в моем подарке, как сама выразилась, casus belli[72], а вовсе не знак примирения, и продолжила свои нападки, повторяя, что это грех – держать в клетке живое существо, которое Бог сотворил для полета.
– Она продавалась прямо в клетке – не все ли равно, где ей находиться: здесь, в зоомагазине или у другого покупателя?
– Это страшный грех! – выкрикнула Эльза и так резко закрыла лицо руками, что напугала птицу, которая, вспорхнув, ударилась о купол из белых прутьев. От этого Эльза распереживалась еще сильнее.
– На воле она станет добычей ястреба или кошки! – сказал я. – Там ей не выжить. Лучше уж пусть остается здесь, в безопасности.
– Здесь она никогда не узнает, что такое жизнь. Ладно бы какое-нибудь домашнее животное, но только не птица. Как до тебя не доходит? – У нее в голосе звучали характерные нотки, и мы оба понимали, о чем на самом деле разгорелся спор.
– По-твоему, это жизнь – когда от тебя летят пух и перья? Что ж, оставайся при своем мнении. Лично я считаю, что это смерти подобно.
– Ты так любишь божью тварь? Прошу. – Кухонное окно заело, и я навалился на раму плечом. – Давай. А я принесу тебе останки – полюбуешься. Но предупреждаю: это будет зрелище не для женских глаз.