Я прикидывал так и этак, набрасывал бюджет, урезал возможные траты. Хорошая квартира в престижном районе означала нищенское существование в шикарных стенах. Скромная квартирка в незавидном районе сулила если не финансовую свободу, то хотя бы возможность найти работу или какое-нибудь другое оплачиваемое занятие, чтобы встать на ноги. Старые жилые дома, черные от копоти, были выщерблены осколками снарядов, а вновь отстроенные дешевые коробки, одинаковые, чисто утилитарные, нагоняли тоску. Их населяли неимущие мигранты, которые сидели на пороге или, облокотившись на подоконник, курили и наблюдали, как жизнь проходит мимо. Дети ничем не напоминали детей: они смахивали на маленьких равнодушных взрослых и своими играми наводили на мысль о постылой работе. Даже у кошек и собак, шнырявших между подъездами, был вороватый вид. Впрочем, у меня были и другие соображения, поважнее эстетики и жизненного пространства. В каждой квартире я первым делом подходил к окнам и смотрел, не выходят ли они на противоположный дом. Таких вариантов было немного, а кроме того, в любом месте мог вскоре вырасти новый дом. А ежечасно видеть чужих людей было для меня равносильно совместному проживанию – нам с Эльзой такое не подходило. В одном квартале дом напротив оказался так близко, что с жильцами можно было поздороваться за руку через окно. В моем возрасте уже не хотелось мириться с тем, что напротив постоянно будут чужие глаза и уши… что там будут таиться враги, задумавшие выкрасть у меня Эльзу… Мне хотелось жить с ней нормальной, прозаической жизнью. Настало время отрешиться от наших юношеских мечтаний.
Эльза сияла при виде сложенных штабелями коробок, словно дитя, которое ждет, как праздника, предсказанной лавины, тогда как взрослые в преддверии бедствия с тревогой кидаются в укрытие.
– Ты ведь меня тут не бросишь? – взволнованно спросила она, как будто надеялась, что я ее брошу.
Я погладил ее жесткие волосы и сказал:
– Эльза, я хочу, чтобы в будущем наши отношения строились на правде, открытости и взаимном доверии.
– Ой, какая скука! Не давай мне таких обещаний! Боже правый! Я ведь тоже тебе привирала – а как ты думал? Неужели ты считаешь, что мужчина и женщина могут быть стопроцентно честны друг с другом? Только правда, правда, правда и ничего, кроме правды? Какова твоя цель – убить всякую тайну, все очарование?
Я ее не узнавал: она небрежно размахивала рукой, запрокидывала голову, демонстрируя двойной подбородок, и на глазах превращалась в избалованного ангела. На лице играла самодовольная ухмылка, из-под тяжелых век стрелял похотливый взгляд. Такие манеры, конечно, все больше внедрялись в обиход женщинами низкого пошиба, стремившимися к так называемой эмансипации, но за Эльзой я никогда такого не замечал. Но больше всего возмутили меня ее слова.