Как-то утром, когда я на базаре встал в такую длинную очередь, какие видел только на довоенных ярмарках у аттракционов, рядом, невзирая на запрещающий знак, притормозил какой-то фермер: он высунулся из кабины грузовика и зашептал, что картошка у него дешевле той, за которой выстроилась очередь. За мной уже стоял небольшой хвост, и мне было непросто решиться на потерю места. Фермер еще больше разошелся и начал снижать цену; в конце концов я надумал хотя бы посмотреть.
Он показал мне мешок, куда помещалось больше картофеля, чем нам полагалось по норме, да и стоимость была весьма заманчивой, но, поскольку за покупками я обычно ходил пешком, такое количество оказалось и плюсом, и минусом. Читая мои мысли, фермер сказал, что сможет меня подбросить, вот только распродаст товар. Я согласился, и он сбросил мешок из кузова к моим ногам. Потом сам спрыгнул на землю и направился к кабине – у него не оказалось мелочи на сдачу; каково же было мое изумление, когда грузовик тотчас же укатил прочь. Взвалить мешок на спину я так и не сумел; на помощь пришли какие-то прохожие, сочувствуя моему бедственному положению. Этот мешок я тащил на одном плече, словно труп, и психовал, как убийца: меня в любой момент могли задержать с грузом продуктов, превышающим норму. Такой груз сам по себе выдавал преступника. Через каждую сотню метров мешок сползал на землю, после чего мне вновь приходилось дожидаться помощи; некоторые из прохожих, не желая со мной связываться, заранее переходили на другую сторону.
В какой-то момент я оставил мешок на земле, сочтя за лучшее распродать его содержимое; но люди возвращались с базара нагруженными и не хотели обременять себя дополнительной покупкой. Когда дорога пошла в гору, добрых полмешка я просто высыпал под ноги, а потом оглянулся и с досадой увидел, что прохожие не гнушаются дармовым продуктом.
До готовки окаянного картофеля дело дошло только в половине второго. Я припозднился: Эльза у меня привыкла есть в двенадцать, а Пиммихен – через полчаса после нее. Отмыв клубни от грязи, я увидел, что каждый уменьшился вдвое. Взялся чистить – и получил новый удар: черного под кожурой оказалось больше, чем белого. Я выколупывал глазки́, вырезал гниль, отчекрыживал верх, низ, бока – и клубень делался размером с игральный кубик.
Этого фермера мало было убить. Громадного мешка картофеля хватило ровно на один котелок; такое количество обошлось бы мне в десять раз дешевле, сделай я покупку честно, как все, не зная волнений и мук.
С уборкой мне тоже не везло. По маминому примеру я натирал мебель воском, но пыль липла к нему, как мед, вместе с полчищами муравьев, проложивших себе дорожки по подоконникам. При стирке меня тоже ждали неприятные открытия: какой-нибудь мелкий предмет вроде носка мог передать свой цвет целому тазу белья. Но хуже всего была глажка: отутюжишь вещь с одной стороны, так другая пойдет складками, а главное – почти на всей нашей одежде появилось клеймо в виде хорошо знакомого тупоносого треугольника.