Вскипает:
— Да если он только ей под юбку залезет, я его…
Больше терпеть не могу. От бешенства даже мышцы на лице сводит. Распахиваю дверь и вхожу.
— Ты его — что? Убьешь? То есть тебе под юбку к Маринке лезть можно, а мне надо сидеть как монашке в красном углу под иконой и иметь лицо постное, но возвышенное, так? Да пропади ты, Федь! И имей в виду: ВСЁ! На этот раз действительно всё. Теперь я тебе скажу то же, что ты мне тогда в больнице: не появляйся возле меня больше! Никогда! Хватит рубить хвост собаке по частям. Больно же, черт бы тебя побрал! И в моем дворе тоже не появляйся! Потому что когда тебе придет фантазия следить за мной и за Ильей в следующий раз, ты увидишь, что мы в машине сидеть не останемся. Мы пойдем ко мне, в мою кровать. Или в его. Какая ближе окажется. Усек?!
Только прекратив орать, переведя дыхание и оглядевшись, я понимаю, что Виктория Прокопьевна сбежала. Да и кому охота быть свидетелем такой, скажем прямо, отвратительной сцены? Федор сидит белый. Челюсти сжаты так, что желваки надулись. В глазах бешенство. Но и я бешусь не меньше его.
Ярость моя требует еще какого-то действия, хочет как-то выплеснуться физически, не только в громком крике. И я делаю то, что не делала никогда: со смаком отвешиваю ему пощечину, а потом ещё и вытягиваю перед собой руку и сую ему в отбитое лицо кулак с оттопыренным средним пальцем. Похоже, это его доканывает. Федор хватает мою выставленную руку и одним движением заламывает мне ее за спину. Больно! Зараза! Это ж раненая рука!
— Отпусти меня, ты, дубина стоеросовая!
Но он явно не помнит себя от злости и только «наддает», заводя мою бедную конечность еще круче.
— Отпущу, сейчас так отпущу, что мало не покажется!
— Маринку свою хватай, ей, может, такое нравится.
— А вот мы сейчас как раз и узнаем, что нравится тебе. Давно хотела? Ну сейчас получишь!
Уже реву, руку рвет болью, из глаз не то что слезы — искры летят.
— Рука!
— Будет тебе и рука, и нога и все остальное прочее.
— Это у тебя, дебил, нога, а у меня рука. И бок. Больно же!
Только тут до него доходит. Отпускает мгновенно. Я валюсь на лавку, прижимая к себе свою несчастную конечность и шиплю сквозь стиснутые зубы. Как же больно! Он робко прикасается к моему плечу.
— Ань… Ань, я это… Забыл я…
Яростно дернув плечом вырываюсь и со всех ног бегу в большой дом. Уже на лестнице на второй этаж натыкаюсь на Серджо. Смотрит удивленно.
— Что это с тобой, Ань?
— Кондрат, чтоб ему, обнял!
Бегу дальше, в комнату, которую мне традиционно выделила Ксюха. Не могу никого видеть. И рука… Как же она, черт побери, болит! Хоть вой. Да я и вою. Тихо, да еще и пустив воду в ванну, чтобы этот мой вой не слышал никто. Мне их жалость не нужна. Сейчас она меня просто убьет.