Из гостиницы вышла в самое марево: жар поднимался от земли и дрожащими струями уходил в укрытое смогом небо. Прошла в городской парк, принялась ждать курьера.
Привратники у крепостной стены несли службу лучше всяких похвал: протащить мимо них снаряжение и главный инструмент следующей акции, взрывчатку, казалось невыполнимой задачей. Поначалу у Юстины вообще закрались подозрения, что Мама ошиблась с выбором плана, но вскоре поносила себя же за неверие.
Вдали раздалось ворчливое тарахтение паровой коляски. Над пригорком вознеслась чадящая труба, а затем явилась взору и сама вытянутая угловатая кабина, по бокам которой шли начищенные до нестерпимого блеска медные вставки с хищным орнаментом.
Остановилась метрах в ста. Раскрылась пассажирская дверь.
Люди, способные помочь Юстине Эбберг, пришли к ней сами, едва услышав зов Тысячеглавой. И не кто-нибудь, а Кариссай собственной персоной пожаловал на уговоренную встречу. «Не нашел, кому мог бы довериться? — подумала она. — Или сам, на старости лет, решил поучаствовать в деле?»
Раньше дочь Тысячеглавой его не видела, а только слышала об этом странном человеке. Он был жесток, и дурная слава, которой тот оброс с головы до пят, вызывала в девушке отвращение.
Сгорбленный в три погибели старик в чопорном цилиндре, опирающийся на вычурно гнутую трость, предпочел спешиться и пройти разделяющее их расстояние пешком. Юстина ожидала его на лавочке под вязом, которую облюбовала еще перед походом во владение Выворотня.
Кряхтя, как старая развалина, он присел рядом. Трость при этом держал перед собой, выпрямив спину, насколько позволяла его изуродованная осанка.
— Геморрой, — пожаловался он. — Бич, с которым приходится мириться.
— Мы можем встать, если вам так будет удобнее, — равнодушно сказала Юстина. Она могла бы перечислить еще два-три недуга, признаки которых проступали на усеянном старческими пятнами лице; и с десяток тех, что мучили его тело, спрятавшись под шелушащейся страдающей от обширной экземы кожей.
— Позвольте мне самому, молодая особа, решать — что и когда я буду делать, — проскрипел старик. По мнению Юстины он обладал абсолютно несносным характером. И как только дожил до столь почтенных седин?
Кариссай снял перчатку, повернулся, изучая безупречный профиль девушки. Протянул руку и прикоснулся к гладкой щеке. Пальцы замерли ненадолго, ощущая близость и тепло нежной кожи. Заскользили вниз, под блузу.
— Как прекрасна твоя плоть, — прошептал он хрипло. В голосе проскользнула нотка сожаления. — Был бы на десяток лет моложе…
— В следующий раз я их отрежу, — предупредила Юстина, не оборачиваясь.