Несмотря на преклонные годы, Кариссаю пока удавалось балансировать на той грани, что отделяла бренное тело от небытия, но девушка надеялась, что топтать мостовую Сар-города, ему осталось недолго. Шайке, кормящейся с торговли живым товаром, однажды должен настать конец. А пока в географическом центре Разделенного мира Мама почему-то считала его необходимым злом и многое прощала.
С ее мнением приходилось считаться, оно было выше личной неприязни дочерей.
Юстина вернулась в гостиницу: администратор поприветствовал ее дежурной полуулыбкой, горничная, что следила за порядком в номере, поздоровалась вежливо — тщательно скрывая неприязнь. Постоялица не нравилась им — слухи о девушках западного края, ходили один страшнее другого, но отказать в предоставлении крова они не могли, небеспричинно опасаясь, что в дальнейшем это могло отразиться на работе заведения.
Остальные — и обслуга, и гости — скорее всего, прятались по номерам, отсыпаясь после ночных гуляний. Или занимались делами в хозяйственных помещениях. Судя по запаху, доносившемуся со стороны кухни, там готовка не останавливалась ни на миг: стучали о разделочные доски ножи, звенела посуда, а еще кого-то громко отчитывали за пересоленый соус.
По дневному времени освещение на втором этаже было потушено. Источником света служило высокое — в пол — окно, выходившее на балкон, обнесенный низким кованным под плющ заборчиком. Сейчас оно было раскрыто настежь.
Там, на мягком кожаном диванчике, прячась от жара под плотной матерчатой крышей навеса, лежал кто-то. Вздыхая и постанывая при каждом неловком движении, ворочался с боку на бок, корил бога на все лады бога, которого Чулушта не признает никогда.
Юстина подошла ближе, чтобы проверить предположение. Отметила, что догадка оказалась верна.
На столике с мелкими гнутыми ножками стояла пузатая бутыль зеленого стекла — безнадежно пустая. Рядом с ней, сосредоточенно глядя перед собой и задумчиво сдвинув брови, словно силой мысли хотел заставить сосуд вновь наполниться, решал непосильную для ума задачу давешний пьянчуга. Слабый ветерок трепал распушившиеся края широкополой соломенной шляпы, которую прижимала к столешнице бутыль.
— Ты так и не назвала своего имени, девочка! — сказал он, стоило ей приблизиться на пару шагов. Голову работорговец удерживал обеими руками, очевидно, считая, что стоит ее отпустить — сорвется с плеч и укатится. Морщился при каждом слове, будто те перезвоном колоколов отдавались в черепе.
Он выглядел несколько лучше вчерашнего, однако красное опухшее лицо выдавало его с головой. Все силы организма были направлены на борьбу с прогрессирующим похмельным синдромом.