— А ты сговорчивая, — не унимался человек. Он принял еще на грудь: ему становилось лучше, дурманящее действие дешевого алкоголя потихоньку замещало головную боль. Но Юстина знала, что не допустит того, чтобы его мигрень скоро закончилась.
Оказавшись в номере, девушка прошла к кровати, села на застеленную одеялом перину, набитую пахучими, способствующими легкому сну травами. Работорговец из Биндона не спешил проходить внутрь: встал, расставив руки в проходе.
— А у тебя ничего так — симпатичненько, — сказал он, обведя комнату глазами. — Дорогая ночлежка должна быть…
Запрокинул бутылку, выливая остатки в рот — даже не покривился для приличия. Глотка у него была железная. Утеревшись рукавом позвал:
— Линек, Амирал!
Сделал шаг внутрь. Бутылку он вышвырнул за дверь. Стал медленно, рисуясь, расстегивать ремень на брюках. Сказал:
— Извини, крошка, забыл предупредить, — на ногах он держался теперь уверенно, будто выцедив до дна вонючее пойло, достиг равновесного состояния. Голову его уже не сжимает в тисках от частых похмельных спазмов и можно с легкостью совершать действия, о которых с минуту назад даже не помышлял, но и нет еще ощущения безмятежности, которое планировал настичь некоторое время спустя. — Не один я буду.
В номер вошли еще двое: один чернокожий, в распахнутой рубашке с бугрящимся от плеча до живота шрамом — никак на зуб червю попадался, счастливчик. Другой — посветлее, но все равно смуглый от южного солнца, заросший бородой по глаза.
Юстина бросила им ключи. Сразу с тремя у нее еще не было.
— Быстрая, какая, а?! — в голосе работорговца прозвучало нетерпение. С ремнем он справился и теперь спускал штаны.
Дождавшись, когда под одобряющие возгласы уроженец пустынь закроет дверь, Юстина забралась на кровать с ногами. Широко раскрыв напуганные глаза, отползла к дальней стенке.
Мозг ее в это время был спокоен и собран, но сердцу, как говорено, не прикажешь — предвкушая действо, оно учащенно билось в груди.
— Что вы собираетесь сделать со мной? — спросила она дрожащим от волнения голосом. Подумала обреченно: «Шаровары и блуза будут испорчены — придется менять».
— Что барышня пожелает, — с блуждающей в колючих волосах ухмылкой сказал бородатый.
— И кое-что немного больше… — с сильным акцентом добавил его чернокожий друг.
…Если бы горничная, которой надлежало по распорядку дня убираться в оставленных комнатах… Или постоялец, от скуки слоняющийся вдоль коридора, решили бы остановиться у этого номера и вслушаться в глухую возню, ритмичное уханье и редкие страстные стоны, изредка доносящиеся из-за двери, то они могли бы подумать, что заперших ее людей не стоит беспокоить по пустякам и вообще отрывать от частных дел — сугубо личных и до безобразия естественных. И постарались бы уйти как можно быстрее…