- А, Ружеро, - селянка, наконец, подняла голову и разглядела меня в дверном проёме. - Проходи. Чего ты там стоишь? Выздоровел уже? Вот и хорошо.
О! А вот и четвёртый вариант, о котором я не подумал: я тут часто бывал и она меня, похоже, хорошо знает.
- Не-а, - я уселся на скамью рядом с нею и решил добавить третьего способа. С глазками. На всякий. - Кости зажили, а голова - нет. Память я потерял.
- Как? - немедленно и предсказуемо отреагировала селянка, поворачиваясь, чтобы и тесто месить, и меня видеть. - Совсем-совсем?.. Ох, божечки! - её взгляд наткнулся на левую половину моего лица. Ну да, как доктор Гарбо и говорил, не красавец. Яркая розовость сплошного ожогового рубца от уха до носа и от темени до подбородка сменится со временем белизной, а вот бугристость и стяжки никуда не денутся. Глаз не затянуло - и то хорошо.
- Не, не совсем, - я криво усмехнулся и красочно, как мог, расписал ей, как, уцелев в адском пламени, несколько дней не мог не только ходить, но и говорить. Хорошо, сестра мастера и его малолетняя племянница выходили, но память так совсем и не вернулась.
- О-ой, бедняжка! - она машинально попыталась всплеснуть руками, но потянувшееся за ними липкое тесто не дало. - И как же ты теперь так? Много не помнишь?
- Много. - не стал я скрывать. - Вот с мастером одну штуку делали, так это помню. Что делали помню, а из чего, как, и куда ездили - нет. Теперь надо работу заканчивать, а как?
- Не знаю... - растерялась селянка под моим требовательным взглядом. - Что же делать?
- Найти бы кого, кто помогал нам...
- Так Боско и Маджио же! - радостно перебила меня она.
- Боско и Маджио?
- Ну да! Неужто и их не помнишь?
- Нет. - покачал я головой. - Я и тебя так вот помню, а имя - нет.
- Джулитта, Джулитта я!
- Точно! - я прищурился и улыбнулся. - Джулитта тебя зовут!
- Да, да! - она довольно рассмеялась. - Ты меня помнишь!
- Помню... Слушай, Джулитта, тут такое дело, понимаешь... выехали мы из города ни свет ни заря, позавтракать не успели, тут у меня сразу дела нашлись, тоже не до еды, так не евши и остался. Рыцарь, вона, уже подкрепился, а я так нет. У тебя ничего съедобного не найдётся?
- Да вон, в корзине возьми. Я мужу приготовила отнести, но я ему ещё соберу.
В корзине, стоящей под столом, прикрытые чистой тряпицей нашлись и хлеб, и сыр, и копчёные свиные рулетики, и... ну да, вино, будь оно неладно.
- А молока нету? - уже потеряв всякую надежду на нормальный завтрак спросил я.
- Так вот же кувшин стоит, Ружеро! Ты слепой, что ли?
Молоко было таким, какое я, человек сугубо урбанизированный, в других условиях пить бы не смог. Вообще. Не так с ним, с молоком, было то, что оно было прям из коровы. Из живой. Нет, не поняли вы. Повторяю: из живой коровы! Дошло теперь? Из вымени прям. И в кружку. Без доведения до трёх процентов жирности, без пастеризации и прочих столь необходимых моему цивилизованному организму процессов. Оно откровенно и сильно пахло животным, и это мне не нравилось. У него был вкус животного, и это мне не нравилось. Оно было тёплым, словно само было живым существом - и это мне тоже не нравилось. Но мне нравилось, что это было не вино и не загаженная фекалиями вода, его можно было пить.