Развернуть и увести с холма тридцатипятитысячную массу народа одномоментно совершенно невозможно. Поэтому войско уходило по частям. Командиры отрядов сестьер послали гонцов, сотники уже проорали команды, и десятки, начиная с передовых, один за другим потянулись внутрь строя. Лиц с такого расстояния было особо не разобрать, но Бокка и так знал, что на лицах - смесь усталости, разочарования, и облегчения. Именно то, что испытывал он сам. Облегчение - от того, что не сегодня. Что бы ни случилось - не сегодня. Умереть ли, предать, потерять друга или любимую - не сегодня. Разочарование, как ни странно, от того же: ничего не случилось, а значит - и не кончилось. И всё длится и длится, разъедая душу, этот кошмар, в котором он не знает, что делать. Почему он вообще должен выбирать? Как так получилось, что он в такой ситуации? Он как марионетка в руках двух поссорившихся кукольников. Они тянут её каждый к себе, разрывая на части, отрывая руки, ноги, голову, даже не замечая этого; и даже в голову им не приходит спросить у куклы: а чего хочет она сама?
Начало движения сиенской конницы, разгоняющейся вслед уходящим фирентийским отрядам, он увидел сразу, но далеко не сразу понял, что происходит. Сегодня сражения уже не должно было быть: войско одного из противников покидало место будущей битвы, и все правила войны диктовали второму комбатанту поступить так же и либо вывести армию на поле завтра, либо прислать переговорщиков. Конная лава всё набирала ход, вот уже опустились копья, выцеливая спины жертв, а Бокка всё не верил, что сейчас случится то самое неизбежное, после чего уже ничего нельзя будет вернуть назад. Даже когда стало очевидно, что перешедшую в бешеный галоп слитную конную массу уже нельзя ни остановить, ни отвернуть, фирентийские отряды продолжали неторопливо уходить вверх по склону. И лишь когда до столкновения остались считанные удары взволнованного сердца, растерянные фирентийцы попытались выставить копья и щиты... Поздно. До самого кароччо донёсся жуткий глухой удар сотен копий, проламывающих щиты и доспехи и входящих в человеческую плоть, и тут же понёсся по полю крик. Кричали умирающие, нанизанные на лезвия, кричали ещё живые, но смертельно перепуганные видом грозного врага и близкой смерти, кричали и торжествующие враги; с лязгом встретились мечи, кони били в людей нагрудниками и давили падавших копытами, и все звуки слились в один рёв разгоревшейся битвы.
Кричали и наверху. Тут, на вершине, кричали те, кому пока не грозила немедленная гибель, но зрелище творящегося у подножия холма ада не могло оставить равнодушным никого.