Отблески костра плясали на обнажённых телах совокупляющихся ведьм. Тишина разрывалась сладострастными стонами. Марии стало противно до рвоты. Ей показалось, что настоящая стрегa здесь только одна Асмерта, а остальные лишь тешат свою низменную порочность и потакают запрещаемому христианством сластолюбию. Настоящая ведьма назначила настоящую цену за свою помощь.
Стоит ли оно того? А как иначе вырваться из этого плена? Бежавших слуг ищут и, чаще всего, находят. И тогда либо язык рвут, либо ухо отсекают. Могут и руку отрубить. А если хозяин разозлился всерьёз, то может и с судьёй договориться, чтоб повесили в назидание. Можно, конечно, добраться до Генуи, а там - малого приворота для капитана галеры будет достаточно. Но куда направиться? В Андалусию, в Магриб, в Никею, в Эпир? Где безопасно? Долго ли продлится свобода молодой женщины без денег и защитника даже в славном куртуазными трубадурами Провансе или добром и гостеприимном Лангедоке? Да и как жить просто сбежав? Как затушить этот пожар в груди, эту полыхающую ненависть? Как не отомстить за маму, за себя?
Травинки под руками пятнадцатилетней девочки жухли и осыпались сухой трухой.
- Когда? - тихо спросила она.
- А вот в шесть месяцев выкинешь, - немедленно отозвалась Асмерта. - Тогда и начнём ритуал. Кровь из сердца младенца сама возьмешь...
[Год 1263. Август, 16; Незадолго до заутрени]
Вышли далеко за полночь. Час был самый ведьмовской, но ни уставшая Мария, ни сонные девочки на злые силы, питающиеся чёрной энергией мрака и смерти, никак не походили и никакой радости от ночной прогулки не выказывали. Спотыкаясь о выступающие камни мостовой, хватаясь друг за друга, то и дело роняя поклажу, они и не думали заняться какой-нибудь ворожбой, способной хоть как-то облегчить жизнь, не говоря уже о полётах на метле. Ведьмы были однозначно неправильные. У меня ныл разбитый в кровь большой палец на правой ноге, из-за чего шёл хромая и шипя.
Идти было особо некуда. Донна Мария побегов от инквизиции не планировала и никаких конспиративных квартир или ухоронок у неё не было. Друзья-знакомые от инквизиции прятать не будут - не принято тут такое. Одна беспомощная, по сути, женщина, раненый, и трое (кроме меня) перепуганных детей, бегущие из дому в ночь, в никуда, ради спасения своих жизней... В гробу я такую романтику видал.
План был один, и план был, откровенно говоря, говно. Он не простирался дальше нескольких часов и нескольких километров. Он не имел вариантов на случай неудачи. В нём было слишком много авося. В нём мы только перебираем ногами, а в остальном пассивно отдаёмся на волю судьбы и неизвестно кого ещё. План, если объективно, условно приемлем был только для меня: продвинуться ещё насколько-то и посмотреть, что можно будет сделать в следующий раз. С учётом того, что для этого всем, в том числе и мне, придётся помереть (а это становится всё болезненнее и болезненнее), план - говно. Просто другого нет. Мне катастрофически не хватало опыта жизни в средние века в таком политически оживлённом городе, да ещё будучи в центре внимания местной почти всесильной структуры. Из всех тех месяцев, что я тут, большую часть я провёл в подвале.