Тяжко нависшие тучи
Ползут, почти касаясь моря,
И море вздымается им навстречу,
А посредине мечется наш корабль.
Измучен морской болезнью,
Сижу подле мачты
И предаюсь размышленьям,
Тем размышленьям о жизни своей,
Каким еще старый Лот предавался,
Когда, безгрешный баловень счастья,
Он потерпел крушенье.
И многое мне приходит на память:
Те крестоносные пилигримы,
Которые в бурном морском пути
С глубокой верой целовали
Многоутешный образ Марии,
И рыцари, что прижимали к губам
Перчатку возлюбленной дамы сердца,
Как талисман от морского недуга.
А я — я сижу и злобно давлюсь
Прогорклой, старой селедкой, —
Соленой отрадой всех,
Кого тошнит с перепоя.
Меж тем корабль отчаянно бьется
С бушующей дикой пучиной.
Вот, вздыбившись, точно конь боевой,
Он стал на корму, — руль трещит и стонет.
Вот через голову он кувыркнулся
В бездонную воющую пропасть.
И вдруг, как утомленный любовник,
Доверчиво он ложится
На черную грудь исполинской волны,
Но та вздымается мощно,
И, брошенный в бездну морским водопадом,
Корабль закружился в водовороте.
Эта качка, круженье, толчки
Невыносимы!
Напрасно взор мой в тумане ищет
Немецкий берег. Увы! Лишь волны,
Повсюду волны, бурлящие волны!
Как в зимний вечер усталый путник
Жаждет горячей, радушной чашки чая,
Так жаждет сердце мое тебя,
Немецкая родина!
Пусть вечно твоя благодатная почва
Рождает гусаров, плохие стихи,
Глупцов и скудоумные книжки.
Пусть вечно вместо сухих колючек
Питаются розами твои зебры.
Пусть вечно пребудут надменны и праздны
Твои сановные обезьяны
И пусть жиреют, спесиво глумясь
Над остальной подъяремной скотиной.
Пусть вечно твои улитки, отчизна,
Своей медлительностью кичатся,
В ней полагая залог бессмертья,
И пусть в благородном своем собраньи
Решают подсчетом голосов:
Считать ли сыром дырочки в сыре?
Пусть обсуждают высокие власти,
Как бы улучшить породу овец,
Чтобы снимать с них шерсти побольше
И чтоб могли их стричь пастухи