— Вот теперь природа проснулась, — сказала тетя Майя
удовлетворенно. И снова была права, ибо настала потрясающая пора, когда крыши
киевских домов теряются среди кудрявых крон, как шляпки грибов во мху, а
оттенков зеленого столько, что никаких названий не напасешься, даже если
полезешь за ними в словарь. Когда Солнце, забравшись в зенит, сверкает так, что
больно глазам, но из-за горизонта уже ползет фиолетовый грозовой фронт, фаланга
из сомкнувших щиты туч-гоплитов, ощетинившихся блистающими копьями молний. И
вот, тугие струи хлещут по стенам, а стекла окон вибрируют от раскатов грома.
Но, апокалипсис не длится долго, он слишком неистов для этого и быстро
иссякает. Непогода проносится мимо, рыча, полыхая и урча, будто небесный
паровоз. Жалюзи открыты, Солнце снова в зените, а от озона, которым напоен
воздух, кружится голова…
***
В следующие несколько лет, после того, как мы, распрощавшись
с тетушкой Майей в аэропорту Борисполь, улетели в Вену, а оттуда — в Израиль,
папе стало точно не до сокровищ Иштар. Дар перебрался через границы следом, он
прибыл в контейнере с нашими пожитками, запасы которых увеличились примерно
втрое благодаря обретенными нами в Киеве друзьям. Вскрыв контейнер, Мишель
передал артефакт на хранение мне. А я положила в картонную коробку, куда
прятала свои самые любимые игрушки. Кажется, «глаз» чувствовал себя среди них
вполне уютно. Он дремал…
Нам же с папочкой довелось, как следует расстараться,
налаживая новую жизнь, почти как в песне Юрия Шевчука, чье творчество мне так
полюбилось позже. Новое сердце взорвется над нами, новая жизнь позовет за
собой, и освященный седыми богами, я, как на праздник, пойду за тобой…
Вот мы и пошли, взявшись за руки. Папа много учился и много
работал. Ему надлежало выучить иврит, а в зрелом возрасте это весьма непростая
задача. Еще ему надлежало подтвердить свою квалификацию, иными словами, диплом
инженера, полученный много лет назад в советском вузе. Опять же, не фунт изюму.
Я адаптировалась много легче отца, против меня не работал возраст, он был на
моей стороне. Я влилась в детский сад легко, будто выросла среди местной
малышни. Папе было куда сложнее. Но он не унывал.
Новая жизнь…
Когда все более или менее устаканилось, папа нашел вполне
приличную работу и смог оплачивать домик, нам предоставили его в кредит, в
гости приехал дядя Жерар. Это было весной девяносто пятого или девяносто
шестого года, я уже бегала в начальную школу и многое понимала.
Надо признать, дядя Жорик произвел на меня сильное, я бы
даже сказала, неизгладимое впечатление. Громадный как медведь, с широченным
торсом борца сумо, могучими руками циркового атлета, в моих глазах он был
натуральным Голиафом, о котором нам рассказывали в детском саду. Как вскоре
выяснилось, дядя Жорик оказался добродушным и приветливым Голиафом. И еще, это
был Голиаф, обожавший историю Древнего Мира. Папа, кстати, тоже сохранил ей
верность, хоть работа, которую он заполучил в Израиле, была от нее столь же далека,
как и его прежнее занятие, торговля контрабандными сигаретами в чеченском
ларьке. Устроиться так, чтобы заниматься любимым делом, получая за это хорошие
бабки, ему не светило и на новом месте, еще чего. Зато, папа сделал нечто
большее, он передал свою страсть мне. И, не в одних только генах, уверяю тебя,
Динуля. Пока я была маленькой, он посвящал мне все свободное время. И, если бы,
скажем, не «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, читавшиеся мне Мишелем на
ночь вместо сказок, а также множество иных интереснейших книг, которыми папочка
оборонял мое трепетное формирующееся сознание от вредоносного влияния
многоканального и многокального ТВ, я бы вряд ли разделила с ним его увлечение
в дальнейшем. Но, как ни странно это прозвучит по нынешним временам, Ликург и
Перикл, Демосфен и Александр Македонский, Помпей и Цезарь стали, по папиной
милости, столь же неотъемлемой частью моей Картины Мира, как Чип и Дейл, Том и
Джерри, Алладин и Жасмин, о которых, понятно, знали все без исключения мои
сверстники. И, конечно, я не поступила бы на исторический факультет
университета в Хайфе, случись как-то иначе. Папе не суждено было стать
историком. Но, он сделал все возможное и невозможное тоже, чтобы историком
сделалась его дочь…