Из клюза торчала ржавая якорная цепь, сам якорь покоился на
дне, похороненный песком. Клепаная обшивка корпуса пестрела прорехами, многие
броневые плиты отсутствовали. Подсвечивая себе фонариком, Жорик поманил меня
рукой, ткнул указательным пальцем в борт. Время и коррозия почти целиком
уничтожили заводскую краску. Тем не менее, присмотревшись, я разглядела
фрагменты сделанной на кириллице надписи. Папин друг попытался что-то сказать,
из-под его загубника вырвался каскад пузырьков.
…РЕЦ ЗА С… …ТЬЕ, — прочла я про себя, ведя рукой по верхней
строке. — …ЯЩИХСЯ, — с трудом, но все же угадывалось ниже. — …ТОВ… ЯКОВ…
…ВЕРЛО.
Мы обменялись многозначительными взглядами. Все было ясно
без слов. Не требовалось никакого опыта в разгадывании ребусов, чтобы восстановить
утраченные фрагменты текста. Погибший миноносец носил имя товарища Якова
Сверло, объявленного после безвременной кончины от «испанки» в девятнадцатом
году «Борцом за счастье трудящихся». Да уж, все они были — те еще борцы…
Энергично оттолкнувшись ластами, дядя Жерар взмыл над
бортом. Я устремилась следом, не отрывая глаз от яркого светового пятна,
отбрасываемого его фонарем. Оно легко бежало по накрененной палубе и
надстройкам, выхватывая из полумрака то решетки поваленных раструбов системы
вентиляции, то хитросплетения такелажных снастей, то какие-то люки, перила и
ступени, орудийные и пулеметные стволы.
Вскоре мы оказались за носовой надстройкой. Мое внимание
сразу приковала массивная дверь в боевую рубку, проделанная с тыльной ее
стороны и отгороженная от палубы толстым листом брони, установленным на попа,
наверное, чтобы защищать саму дверь от осколков. Лист отбрасывал густую тень,
но я заметила — сама дверь приоткрыта и словно дразнит: давай, заходи. Я
решила, что так и сделаю, хоть признаться, внутри явно было темно как в
разрытой могиле. Но, так уж устроен человек. Страх провоцирует в нем
любопытство, и чем больше мурашек ползет по спине при одной мысли об
исследовании, тем сильнее тянет заглянуть в неизведанное. Дядя Жерар, разгадав
мои намерения, сделал отрицательный жест, мол, ничего интересного, поплыли
дальше. Но, если уж я на что-то решаюсь, то действую без оглядки, характер
такой. Минута, и я, протиснувшись в узкую щель между стальными плитами,
положила пальцы на кромку бронедвери. Потянула на себя. Куда там! Сдвинуть
дверь с места хотя бы на градус оказалось так же непросто, как голыми руками
приподнять «Меркаву». Сразу же отказавшись от этой затеи, я полезла в проем,
извиваясь всем телом как мурена или даже угорь какой-нибудь. Если бы не баллоны
за спиной, просочиться не составило бы ровно никакого труда, но вот незадача,
homo sapiens начисто лишен жабр. А иногда они могли бы быть очень полезны.