— Сеньор полковник?! — не выдержал один из репортеров. — Расскажите же, что вы обнаружили на вершине Белой пирамиды?!
Вздрогнув, сэр Перси вынырнул из небытия.
— Как я уже сказал, там стоял Храм. Когда я преодолел затяжной подъем, то буквально падал от изнеможения. Восхождение лишило меня последних сил, повязка, которой мне удалось остановить кровотечение, слетела, и кровь заливала мне глаза. Меня шатало от слабости, в ушах стоял погребальный звон, перед глазами плавали темные круги. На самом верху мне сделалось дурно, и я опустился на колено, опершись лбом о ближайшую колонну. Что сказать, моя первоначальная оценка подтвердилась, это была классическая античная колонна, греческая или римская, украшенная каннелюрами, это такие декоративные вертикальные желобки, а заканчивалась капителью, то есть, утолщением, на котором держались плиты потолка. Разглядывая его, я осознал, что ошибся, назвав архитектуру храма античной. Какие, к черту, Афины, если сам эллины, вместе с их учителями, зодчими Древнего Египта, обучались мастерству у тех, кто создал Колыбель Всего! И, таким образом, мой незабвенный товарищ Поль Шпильман оказался прав, говоря об Атлантиде, как колыбели нашей цивилизации. И вот, я нашел ее! Я еле держался на ногах, меня лихорадило, но это стало неважно. Ибо я стоял на вершине Башни, построенной самим Хроником, легендарным повелителем атлантов. Миф он нем ожил, превратившись в реальность. Ради этого стоило перенести и много больше мучений, чем те, что выпали нам. Да, сеньоры, это именно так. Не знаю, сколько времени понадобилось мне, чтобы вскарабкаться вверх по лестнице, но, когда я разделался с ней, почти стемнело, и бездонный купол неба усеяли мириады звезд. Мне казалось, нет ничего проще дотянуться до них рукой, будто они лампочки в рождественской гирлянде. Задрав подбородок, я не мог налюбоваться ими, пока до меня не дошло, что я не узнаю ни одного созвездия! Это открытие напугало меня всерьез, и я, запаниковав, нырнул под портик. С заходом Солнца под его сводами не стало темно, пирамида словно засияла изнутри. Как будто умела впитывать солнечный свет, возвращая его с наступлением сумерек. Стоило стемнеть, и она засверкала, будто исполинский ночник. Невиданное, завораживающее зрелище, но, повторяю, испуганный незнакомыми созвездиями, я предпочел спрятаться от них внутри храма…
— Обнаружили ли вы следы ваших товарищей? — спросила юная совсем сеньорита в шляпке с вуалью, опущенной на лицо.
— Да, — полковник нервно облизнул губы. — Они нашлись во внутренних помещениях храма, в целле, кажется, в античную эпоху, это помещение называли именно так. Я попал туда, миновав множество предбанников, расположенных вагончиком, их двери располагались одна напротив другой, в результате, с учетом призрачного света, коридор будто уходил в бесконечность. У меня зарябило в глазах от этого эффекта, я словно очутился в зеркальной комнате, когда перестаешь понимаешь, где пол, а где стены с потолком. Внутри, как я и предполагал, располагался алтарь. Там меня ожидало еще одно сильное потрясение, статуя крылатого чудовища, с перепугу, я принял ее за живое существо и едва не надул в штаны, прошу простить меня за крепкое словцо, сеньоры, но иначе мне своих чувств не выразить. Истукан был невероятно искусно высечен из того же материала, что и вся Белая пирамида, чья-то болезненная фантазия поместила его в изголовье алтаря. Он будто охранял его от незваных гостей. Все десять футов роста, перепончатые сдвоенные крылья, как у крупного насекомого вроде богомола, когтистые лапы индюка-мутанта, выпученные глаза с вертикальными прорезями зрачков, как у варана или змеи, устрашающие бычьи рога, оскал ягуара… — полковник покачал головой. — Одним словом, представляю, сеньоры, как индейцы пускались наутек, едва лишь завидев это каменное чудище. Я и сам чуть не задал стрекача, клянусь. Да чего уж там, обязательно пустился бы наутек, если бы не чувство долга, именно оно удержало меня на месте, придало мне мужества.