— Как это?! — не поверил я.
— Молча! — рявкнул Полковник и, единым махом, осушил стакан. — Это он у нас, хамелеон еханный, Михаилом Электроновичем прикидывался, а теперь окрас вместе с хозяевами поменял. И зовут этого Иуду продажного — ребе Моше.
— Как?!
— Уши с утра не мыл?! — напустился на меня Полковник. Я подумал: он напился и врет от зависти. Полковник, сколько его помню, регулярно закладывал за воротник, а, разбогатев на импортную дыхсмесь, честно уплаченную швабрами по условиям контракта до последней марки, вообще не просыхал. Мало ли, что у пьяного на уме, подумалось мне. У Полковника в голове и на трезвую голову, конь не валялся. Кроме того, они с Михаилом Электроновичем недолюбливали друг друга еще, когда работали на установках ПОЛЫНЬ. Помню, дядя Миша жаловался Отцу, будто Полковник его умышленно третирует:
— В лицо меня знает, урод, а все равно, всякий раз, пропуск требует! И глазищами своими нездоровыми сверлит, как будто знает обо мне нечто такое, о чем я сам не догадываюсь. Харя комитетская! Палач! Сразу видать, пока в отставку не вышел, инакомыслящих к спецдантистам таскал, нервы вытягивать, без новокаина…
— Тише ты! — шикнул на приятеля Отец, приложив указательный палец к губам. — Хочешь, чтобы соглядатаи на карандаш взяли?!
Стоило Отцу упомянуть карандаш, как они, словно по команде, втянули головы в плечи. Никому из них явно не улыбалось ненароком очутиться верхом на нем. Я же, случайно подслушавший их разговор подросток, впервые испытал то, что психологи зовут когнитивным диссонансом. Лица взрослых мужчин стали пепельными, они явно испугались. Но нас же с самого младенчества, буквально с яслей учили: честному стройбану в Красноблоке бояться некого, он тут, почитай, как у Основоположников Мраксизма за пазухой. Песня такая была строевая на эту тему:
От Собора, и до самых до окраин,
От одной стены и до другой,
Наш стройбан шагает как хозяин,
По казарме милой, дорогой…
Мы эти куплеты заучивали наизусть. Они ни у кого из нас не вызывали сомнений, по крайней мере, в детском саду и начальной школе. Представить себе, что дяде Мише воткнут карандаш, сами догадаетесь, куда, и не контрики какие-то, поймав по противоположную сторону ССанКордона, а НАШИ — было немыслимо. И уж тем паче, я не мог поверить, будто НАШИ просверлят добрейшему дяде Мише зуб, и не запломбируют, чтобы лез на стену в воспитательных целях, а не слушал исподтишка запрещенное радио вроде ГОЛОСА ПЕНТХАУСА, невнятно бубнившее издали про воображаемые злодеяния стоматологов опер-сексотской ячейки. Слов, правда, было почти не разобрать, голоса ведущих доносились глухо, с превеликим трудом пробиваясь сквозь армированную толстыми металлическими прутьями кладку из силикатного кирпича.